Несомненно, такой ответ был тяжким ударом по денежным расчетам Пушкина, который предполагал, что часть этой суммы останется у него в уплату долга, данного теще, Н. И. Гончаровой, еще перед свадьбой.
Отказ Волконского не был, по всей вероятности, продиктован действительным положением финансовых дел министерства двора. Крайняя скупость Волконского была общеизвестна и вошла в поговорку. Среди придворных он носил прозвище «Le prince Non» («Князь Нет») за неизменные отрицательные ответы на все обращенные к нему просьбы. В то же время, по отзывам современников, сам Волконский отнюдь не был чужд любви к деньгам.
По поводу столь близко знакомой ему скупости министра двора и в то же время свидетельствуя о неотступно преследовавших его материальных затруднениях, Пушкин записал в своем дневнике 8 января 1835 года: «Бриллианты и дорогие каменья были еще недавно в низкой цене. Они никому не были нужны. Выкупив бриллианты Наталии Николаевны, заложенные в московском ломбарде, я принужден был их перезаложить в частные руки, не согласившись продать их за бесценок. Нынче узнаю, что бриллианты опять возвысились. Их требуют в кабинет, и вот по какому случаю.
Недавно государь приказал князю Волконскому принести ему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 руб. Князь Волконский принес табакерку. Государю показалась она довольно бедна. – «Дороже нет», – отвечал Волконский. – «Если так, делать нечего, – отвечал государь: – я хотел тебе сделать подарок, возьми ее себе». Вообразите себе рожу старого скряги. С этой поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелись уже в 60 000 руб».
Волконский как министр двора являлся хотя и не прямым, но высшим начальством всех лиц, носивших придворные звания, и в их числе камер-юнкера Пушкина, с которым постоянно встречался во дворце.
Наконец, в доме жены Волконского, на Мойке, великий поэт жил с осени 1836 года и умер 29 января 1837 года.
Внешним обликом, так ярко воспроизведенным на портрете работы Доу, а также постоянным брюзжанием Волконский напоминал старую ворчливую женщину. Недаром в известной агитационной «Песне» Рылеева сказано:
Князь Волконский – баба,
Начальником штаба…
АЛЕКСАНДР I. Отрицательное отношение Пушкина к Александру I как к человеку и государственному деятелю сформировалось еще в лицейские годы.
Подростком поэт пережил короткий период поклонения царю, который представал в 1813–1815 годах перед очень многими вполне зрелыми людьми не иначе, как в ореоле славы победителя Наполеона и умиротворителя Европы. О внедрении в сознание молодежи таких представлений пеклись окружавшие лицеистов наставники. Свидетельство этих настроений – написанное 15-летним поэтом стихотворение «Александру», связанное с возвращением царя из Парижа. Однако рассказы очевидцев о действительной роли царя в кампаниях 1807–1814 годов и на Венском конгрессе, известия о том, что происходило после войны за стенами Лицея в родной стране, чтение, встречи с критически мыслящими людьми, такими, как Чаадаев, Н. Тургенев и другие, помогли Пушкину очень быстро понять глубокую реакционность Александра I. Он увидел действительную политическую сущность этого организатора «Священного союза», душителя свободной мысли во всей Европе, а в России – создателя военных поселений и покровителя мракобесов (например, архимандрита Фотия и «гасителя просвещения» Магницкого), не забывавшего, однако, вовремя обронить звучную либеральную фразу.
В те же годы Пушкин невольно наблюдал повседневную жизнь Александра I, его страсть к показной муштре солдат – недавних победителей французов, – которых на смотрах, под личным руководством царя, заставляли мучительно «тянуть носки», «печатать» церемониальный шаг различной, строго установленной ширины и т. д. Недаром в стихотворении «Орлову» поэт назвал строевые учения этого времени «военной мукой» и «царей наукой». Несомненно, здесь же, в Царском Селе, поэт слышал о многочисленных любовных похождениях Александра I, проходивших почти на глазах лицеистов, в маленьком дворцовом мирке. И это тоже не возвышало авторитета самодержца.
В 1818 году появляются прославленные «Сказки» (No?l):
Ура! в Россию скачет
Кочующий деспот…
В ней с острой насмешкой показан Александр I, кичащийся влиянием на европейскую политику. Приехав с очередного конгресса «Священного союза», объединявшего реакционные силы России, Пруссии и Австрии, царь самодовольно «вещает»:
«Узнай, народ российский,
Что знает целый мир;
И прусский и австрийский
Я сшил себе мундир.
О радуйся, народ: я сыт, здоров и тучен;
Меня газетчик прославлял;
Я пил, и ел, и обещал –
И делом не замучен».
И вслед за тем Пушкин пародирует либеральные речи, обещания Александра I:
«…Закон постановлю на место вам Горголи,
И людям я права людей,
По царской милости моей,
Отдам из доброй воли».
Далее в «Сказках», облеченных в форму народной старофранцузской святочной песни, раскрывается должное отношение подданных к лживым обещаниям царя. Многоопытная мать Мария говорит младенцу Христу, поверившему было словам Александра:
«…Пора уснуть уж наконец,
Послушавши, как царь-отец
Рассказывает сказки».
Вслед за тем появилась эпиграмма:
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В Двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовой профессор!
Но фрунт герою надоел –
Теперь коллежский он асессор
По части иностранных дел!
В этих восьми строках изложена со свойственным Пушкину лаконизмом и остротой вся жизнь Александра – от гатчинской плац-парадной школы в юности до разъездов по конгрессам «Священного союза», созданного для подавления национально-освободительного и революционного движения в Европе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67