Теребильщицы льна, чьи желтые, иссохшие груди бесстыдно свисали из прорех, вопили надрывно и дико. Уроды — искалеченные войной, изломанные пытками, изувеченные господами, а среди них насупленный пузырь Крокодавл и Нанус, рыночный мим с паучьими членами, — оглушительно свистели, мяукали, выли, орали. В мгновение ока поляна вокруг замка Тьерри, словно огромная чаша, наполнилась ими до краев.
— Отдай Эттингов! — требовали передние, колотя в ворота и яростно царапая камень стен. — Выпусти Эттингов, кровопийца! Сегодня их, а завтра до нас доберешься?
И вся гуща леса рокотала, угрожая.
Углежоги, которые от рождения не мылись, отчего сверкали белками, словно черти, свалили столетнее дерево, проворно очистили от ветвей и его стволом ударили в ворота, разом выдохнув: «Ыр-р!» На холм, где некогда руководил штурмом Эд, круглощекие крестьянские сыновья внесли на плечах носилки из мягких ивовых ветвей. В носилках сидел старец Гермольд. Приложив ладонь к уху, он чутко вслушивался в грохот осады. За ним въехали единственные конные из всей массы осаждающих — Винифрид, который из-за ног, обожженных Тьерри еще в прошлом году, не мог ходить и которому крестьяне добыли лошадку у какого-то проезжего аббата, и Азарика на верном Байоне. Лесные люди настороженно косились на ее блестящий рыцарский панцирь.
— Вчера они там были живы, — уверяла она. — Я слышала их…
— Азарика, — сказал Винифрид печально, но твердо, — а я знаю Тьерри и его скорпионьи повадки. Если б той осенью ты не выбила из его руки меч, он покончил бы с нами еще тогда… Они мертвы.
— Итак, — решил слепец, — времени терять мы не можем. Вдруг к нему подоспеет подмога? Поскольку ты, Винифрид, согласен, мы пойдем на крайнее. Придется изжарить его, как перепела в горшке!
— Как перепела в горшке! — подхватили его приказание углежоги, медовары, лесорубы и дружно потащили из леса сушняк, обкладывая стены.
Взвился огонь, и запахло едким лиственным дымом.
Но ворота вдруг со скрипом раздвинулись. Оттуда ковыляли, торопясь, три сгорбленные, изможденные фигурки. Все умолкло, только в небе кружило потревоженное воронье.
Следом за пленницами вышел Тьерри, держа перед собой на пике развернутый свиток и выкрикивая:
— Я не виновен в их заточении, вот у меня приказ Эда…
Он не успел договорить. К нему протянулись десятки рук, корявых, выдубленных землей и навозом. Тьерри попятился, но было уже поздно. Они, как клешни, вцепились в его жилистое, вечно голодное тело, вырвали его глаза, отщипывали по кусочку, вкладывая в каждый щипок всю ненависть ко всем Тьерри в окружающем мире.
— Теперь по домам, — сказал Гермольд. — Мыши съели кота, и живо в норки!
— На Париж! — исступленно крикнул Винифрид, привстав в седле. — Пощиплем главного насильника! На Париж!
— Ты с ума сошел! — кинулась к нему Азарика.
— На Каталаун! — закричали углежоги из Сильвийского леса, который был на границе с Каталаунским графством и сильней всего страдал от бесчинств Кривого Локтя.
— На Мельдум! На Квиз! На Компендий! — требовали крестьяне, окрыленные легкой победой.
Каждый выкрикивал название замка своего притеснителя, и лес отвечал им рычанием: «Ыр-р!» Гермольд скомандовал добровольным носильщикам, и те подняли его легонькое старческое тело над толпой. Ссылаясь на свой опыт (участвовал в тридцати трех сражениях!) и на свое предчувствие (певцы ведь разговаривают с самим богом!), старец предупреждал, что лесным людям не выдержать натиска панцирной конницы, что нет у них ни таранов, ни баллист для осады замков…
— Лучше уж, — предложил он внезапно, — идемте в Лаон! Там Карл, посланный нам богом император. Говорят, он добрый, очень добрый…
— Карл Великий! — в восторге закричал народ, который мало разбирался в том, какой по счету из Карлов царствует. — Аой" наш великий Карл!
И напрасно Винифрид твердил, надрываясь, — на Париж, на Париж! Его уже никто не слушал, тем более что Крокодавл вздыхал подобно землетрясению: «Лаон! Лаон!» — и ему вторили все уроды.
— Отец! — подъехала Азарика к Гермольду. — Что ты задумал? Добр ли Карл или не добр, но ведь он же просто пешка! Зачем ты ведешь к нему этих простаков?
Гермольд помолчал, подняв незрячие глаза к солнцу.
— Иначе они станут громить замки, и это для них окончится хуже.
— Что же делать? — в отчаянии вскричала Азарика.
— А по мне, — махнул рукой Винифрид, — как раз бы и начинать с замков. По пояс влез — ныряй по горло! Пусть бы мы все погибли, но если б каждый убил по барону, перевелось бы их волчье племя!
Между тем замок Тьерри, который крестьяне набили хворостом изнутри и обложили снаружи, запылал так, что от жара жухла и сворачивалась молодая листва на опушке. Поток искр несся над головами, нужно было уносить Гермольда.
— Девочка! — обратился слепец к Азарике. — Выполни мою последнюю просьбу. Уходи! Уходи, пока не поздно, не для тебя это наше мужицкое глупое и святое дело…
Но она с болью в сердце ехала вслед по обочине дороги, стараясь не терять из виду колыхавшиеся над толпой носилки с белоголовым спокойным старцем. Мужики же не сводили с него глаз, при виде его доброй, слегка грустной улыбки умилялись и преисполнялись надеждой.
— Спой, отец наш! — просили они.
И он пел, сипя от натуги, потому что ему хотелось, чтобы его слышало как можно больше людей:
Шел Гелианд, царь правды, на священную войну,
Вел за собой царь истины посконную страну.
Он ловчих вел и рубщиков, лесных своих детей,
Землей пропахших пахарей, измученных людей.
И с ним двенадцать рыцарей, апостолов мирских,
Двенадцать беспорочных, могучих и простых,
И говорит тут рыцарю Луке великий царь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87