Четверо опять сошлись у фонаря в коридоре.
– Ах это та несчастная, – сказал Сербан, – которая весь день билась и кричала.
– Сейчас вроде бы уснула… – прислушивался Антиох. Все обдумывали положение. – Дверь, за которой находится она, – вот здесь. Да ключ-то у Левенвольда, в кармашке его кафтана!
Взломать? Но это, во-первых, шум, во-вторых, для часовых, то есть для братьев Кантемиров, неминуемый военный суд.
Ерофеич сказал, что они из сада предполагали по карнизам добраться до балкончика.
– Балкончик заперт изнутри, – ответил Сербан. – Вот ежели б она, ваша невеста, была заранее предупреждена…
Оставалось ждать, когда явится всемилостивейший случай.
11
Послышалось чирканье фаянса по мрамору пола, натужное кряхтенье и плеск воды.
Сербан выглянул в соседний зал и увидел освещенную свечой дверь в дежурную комнатку для камергеров и фрейлин. Там плескался бессонный страж Левенвольд, а роскошный его кафтан висел в зале на одном из бронзовых стоячих канделябров.
Преображенцы и их ночные гости в волнении смотрели на эту сцену из дверей Зала Флоры.
– Вот у нас было в драгунском полку… – начал доблестный трепальщик пеньки.
– Ерофеич! – остановил его Максюта. – Да придумай же что-нибудь, друг ситный!
– Эх, где наша не пропадала! – Ерофеич стукнул босою пяткой, словно застоявшийся конь. – Разве вам не известно, судари, что Сонька Золотая Ручка – это тоже я?
Он не прокрался, а спокойно прошел в соседний зал к висящему на канделябре кафтану. Пошарил в одном кармане, затем в другом, нашел большой резной ключ и с торжеством показал его Сербану.
Левенвольд в дежурной комнатке продолжал плескаться и напевать свою однообразную песенку.
– Кто-то внизу стоит у клумбы с виолами! – Антиох дернул за рукав Максюту. И показал за окно, где наступающий рассвет уже позволял различать фигуры.
– Это бывший студент Миллер. Видите, ваша светлость, увидев меня, он поднял руку. Это означает – все спокойно.
Тем временем Сербан и Ерофеич заботились о том, чтобы отомкнуть дверь без шума. Ключ все-таки лязгнул, но плеск воды и пенье Левенвольда не прекратились. Максюте надлежало войти первым. Все в нем было напряжено и готово к встрече с любыми неожиданностями.
Как только открылась дверь, Алена вскочила с диванчика, загораживаясь руками. Максюта кинулся зажать ей рот. Алена билась, больно ударяя локтями, она была сильная и отчаянная.
– Это я, Алена! – шептал ей в самое ухо, под теплые волосы, Максим. – Не бойся, я пришел за тобою.
– Максим Петрович! – выдохнула она, поняв все сразу. – Сплю я, что ли? Вы не сомневайтесь во мне!
Она раскинула руки, как в песне поется, – словно крылья лебедушка. И обняла его, и заплакала, хотя мать, бывало, говорила: из этой Алены-гулены слезы колом не выбьешь.
– Вы с ума сошли! – подбежал Сербан. – Левенвольд уже руки вытирает!
Ерофеич щелкнул ключом, когда обер-гофмейстер, попрыскав себя лавандой, вышел из дежурной комнатки, аккуратно погасив свечи. Он направился к Залу Флоры, где в двери стоял Сербан, по-ефрейторски отставив мушкет.
– Все ли в порядке, князь?
– Сделайте милость, граф, – в тон ему ответил Сербан. – Не угодно ли осмотреть?
Левенвольд, не уставая мурлыкать свой мотивчик, вошел, подергал ручку двери, где раньше была Алена.
– Изволите отворить? – спросил Сербан.
– Да, ежели только и вы со мной туда войдете.
– Мне не положено по уставу, – с большим сожалением ответил Сербан.
– Один я туда не пойду, – заявил Левенвольд.
– И правильно сделаете, граф, – ответил Сербан и, понизив голос, сообщил: – Слыхать, сия карлова невеста одному принцу весь сиятельный лик зело располосовала!
Левенвольд повернулся от двери, принялся зевать.
– А, куда она отсюда денется! Через каждые сорок шагов часовые… Поспать бы, да меня государыня лично просила. А ваша, князь, лямка когда кончается?
– Сменимся, как только пушка пробьет рассвет. Еще полчасика, наверное. Нас заступят меншиковские Ингерманландии.
– Счастливцы! – Левенвольд потягивался и зевал. – А мне тут еще трубить и трубить. Часов в семь явится свадебная прислуга – банщицы, завивальщицы, портнихи.
Левенвольд стоял спиной к статуе Зимы, покоившейся среди мраморных рогов изобилия. Из-за статуи показалась рука и положила ему в карман ключ. Он еле звякнул о лежавшие там монеты. Левенвольд прислушался, но не нашел ничего подозрительного. Оба преображенца браво застыли на своих постах.
– Прощайте, князь, – сказал Левенвольд Сербану.
– Прощайте, граф. Счастливо вам отдежурить.
И Левенвольд двинулся по анфиладе. Обнаружив лакея, дремавшего на кушетке, принялся его распекать…
– Ну, сударь, ты и правда Сонька Золотая Ручка! – сказал Сербан Ерофеичу.
12
Они бежали к Неве по откосу, сквозь заросли бузины. Величественная заря заливала полнеба. Ерофеич поспевал, ежась от росы, и так они бежали – Максюта впереди, крепко ведя за руку Алену.
Остановились передохнуть, Ерофеич хрипел и откашливался. Сверху от далекого уже дворца слышался ефрейторский рожок в ритме Преображенского марша. Там шла смена караула.
– А Левенвольд? – вдруг спросил Максюта. – Что теперь будет с ним?
– А? – засмеялся Ерофеич и сплюнул в крапиву. – Нашел, о ком печалиться. Почешет, кому надо, пятки, и делу конец. Давайте, чада, быстрей!
В зарослях ивняка замаскирована была лодка, а в ней сидела прачка, вдова Грачева, ни жива ни мертва. Завидев Алену, она выскочила, вцепилась в нее:
– Ой, болезная моя доченька!..
– Кончай голосить! – дернул ее Ерофеич. – Время, время!
– Да что ж ты, ирод, матери и повыть не даешь! – Вдова сунула дочери узелок с платьем, новенькие коты и лукошко с едой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80