Что вам Одесса дает? Что? Лежите здесь под пакгаузами и ждете случая, чтобы стянуть кусок хлеба. А с деньгами — другое дело. С деньгами вы куда угодно поедете.И Синика понизил голос, почти прошептал на ухо крайнему, сидевшему возле него:— А ведь деньги какие! Одни катеринки и николаевки. Все новенькие: это не керенки, не думские… А я прибавлю еще… немного и золота. Настоящего зо-ло-та! Оно звенит, бренчит, улыбается вам. Но это уже когда увижу его мертвым. Поняли?Компания перестала пить. Все повернулись к нему и жадно смотрели прямо в глаза, в рот, который так сладко, с таким смаком произносил соблазнительное слово «золото» и так любовно выговаривал «катеринки», «николаевки», который так ярко описывал их расцветку и их ценность.— Так как же? Возьметесь или нет?Синика медленно налил в свою кружку вина, неторопливо опрокинул его в рот. Он ни на мгновение не отрывал взгляда от лица высокого седоволосого человека о умными глазами, сидевшего против него. Это был вожак компании. Синике нужно было склонить его на свою сторону.— Последний раз спрашиваю — беретесь или нет? Вот вы, профессор, или как вас там. Вы умная голова. Или и вы из господ плюгавеньких, что боятся даже куриной крови? А? Боитесь? Не бойтесь, мы обойдемся без крови. Она у него слишком зловонная, завоняет все село. Мы его вместе с его кровью отправим на тот свет. Или боитесь? Страшно?Синика откинулся на спинку стула и, уставившись взглядом в седую голову интеллигентного собеседника, начал насмехаться:— Недаром же у нас в селах таких господ больше всего не любят.Человек с белой головой поднялся и стал против Синики.— Ты не кричи. Как это сделать? Ты думал?— Значит, согласны? — радостно спросил Синика. — Согласны?— Согласны. Только одно условие ты поедешь с нами. Ты там все места знаешь, ты и будешь нами руководить. А деньги… задаток дашь?— Хорошо, дам. Мне их не жалко, — согласился Синика. — За деньгами дело не станет, только поторопитесь.Синика поднялся, протянул руку седоголовому. Он готов был его целовать, на руках носить, в ноги кланяться, все отдать, только бы…— Вашу руку. Позвольте мне, простому мужику, пожать вашу благородную руку. Я все сделаю и все отдам, только согласитесь.Седоволосый пожал Синике руку и снова сел. С важностью налил себе вина и спросил его:— А вы не знаете, какие там порядки заведены последнее время? Когда я был в тех местах еще в 1915 году, там слишком присматривались к паломникам, и меня не пустили к ихнему старшему. А теперь как?— Теперь? Теперь еще хуже. Но не в этом дело. Пусть Иннокентий как угодно остерегается, для вас к нему есть лазейка. Я вам ее покажу. Но только вот беда, я не могу сам ею воспользоваться, поэтому и обратился к вам.Синика начал излагать свой план, как проникнуть к Иннокентию, который после возвращения из Соловецкого монастыря, а особенно с тех пор как чуть не отравился вином, стал очень осторожным и не заводил компании ни с кем. Седой внимательно слушал, иногда отмечал что-то в блокноте, иногда переспрашивал подробности, а потом, обращаясь к своим, сказал:— Господа, я считаю, что мы располагаем солидным материалом, из которого сможем сделать все необходимые выводы. Дело, кажется, нелегкое, но я уверен, что наши светлые головы, особенно если мы их будем оживлять соответствующими порциями натурального бессарабского вина, …а я надеюсь, наш заговорщик будет присылать его нам аккуратно, — все же осилят его, и мы победим. Разве не так?— Ваша правда, Казимир Сигизмундович. Вы действительно достойны короны Венцеслава, и мы возмущены вашими земляками, которые до сих пор не догадались возложить ее на вашу светлую голову. Ваша отчизна еще не рождала такого блестящего, гениального ума. Клянусь. Однако, светлый муж и гениальный мыслитель, вы договаривались с заказчиком сами и ни единого слова не сказали ни о нашем с вами участии в деле, ни о нашем участии в гонораре. А это, как известно, играет решающую роль в любом союзе. И корпорация, не имеющая необходимой ясности…— Я хорошо вас понимаю! — горячо согласился седоголовый. — Ваши блестящие умы стоят этого, но… они не учли: без вашего участия мне это дело не под силу. Все четверо мы будем работать почти одинаково. Я сказал «почти», ибо организационную часть я беру на себя, а потому, думаю, возражений не будет, если я возьму за это и двойную долю гонорара. Короче говоря — я имею две марки.— Согласны! Согласны!Они вышли от Синики и направились к воротам, но тут седоголовый остановился и серьезно сказал Синике:— Завтра вы получите от меня записку с указанием, что вам нужно купить в аптеке и что с купленным делать. Как только получите записку, немедленно раздобудьте все, что напишу, и сделайте так, как я вам скажу. Всего хорошего.Синика облегченно вздохнул и долго смотрел им вслед. Потом возвратился в дом. Долго еще нервно ходил по комнате, обдумывая план. Устал, сел на кушетку да так и уснул.Проснулся Синика от грубого толчка в плечо.— Соломония, иди ложись. Ложись, а то пошлю тебя снова к Иннокентию, — резко сказал он ненормальной.Соломония, которая после возвращения из Муромского жила с ним, покорно согнулась и пошла прочь. Но в дверях остановилась и, показывая на темя, жалобно сказала:— Человек, у меня гвоздь в темени. Вынь его… Мне больно.Синика отвернулся и даже застонал. Ему казалось, что мир слишком медленно стареет, что все на этом свете медленно движется и он не дождется той долгожданной минуты, когда отомстит. И, зажмурив глаза, он нежно сказал Соломонии:— Иди, иди, голубка моя, спать. Я выну этот гвоздь… У тебя не будет болеть голова. 24 Ржавое солнце спряталось в лохматые тучи, что надвигались с северо-востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125