А к гостям обратился: — Очень веселый человек наш Станислав Эдуардович. Приятный гость.В этот момент господин исправник предстал пред светлым обществом со своей супругой.— Приятного аппетита, господа, в честной беседе.— Просим и вас, просим, Станислав Эдуардович. Наш хозяин хорошо отзывается о вас. Да и с первого взгляда видно, что мы с вами подружимся. И с вашей милой супругой, не приревнуйте, приятно познакомиться.— Я тоже рад знакомству с высоким столичным обществом. Очень рад. Счастлив буду, если придусь вам но вкусу. А от себя скажу, что с удовольствием пожму руку высоким господам и развею скуку провинциала в умном обществе. Надолго ли к нам?— Да вроде бы и ненадолго. Как дела покажут, — сказал Балабуха.— Дела? Какие же могут быть дела в нашем тихом городе для гостей из столицы?Сама наивность позавидовала бы невинному выражению лица господина исправника.— Разве господину исправнику не известно то, что здесь происходит?— Вы меня пугаете… Что же у нас произошло настолько чрезвычайное, что вы поспешили в наши джунгли из Петербурга?— Да вам бы об этом лучше знать, Станислав Эдуардович, потому что это и вас несколько касается. Здесь, знаете ли, молдавским мазепинством попахивает…Господин Скворцов заважничал, словно в департаменте перед ревизией, и строго посмотрел на исправника. Посмотрел — и поразился невинности его лица.— Да неужели не знаете?— А что я должен знать, высокоуважаемый господин, как исправник этого уезда?— Да то, что у вас под боком не только антицерковные проповеди произносят святители Балтской обители, но и политические делишки обделывают. Не быть бы вам наивным, угадали бы все.— Ох, и ошибаетесь же вы, господин Скворцов, унижая так полицию его императорского величества. Не будь я в таком уважаемом обществе, то, глядя на этот стол, свалил бы всю вину на игристое. А так… не смею думать, чтобы высокоуважаемые мудрые синодальные мужи были настолько легкомысленны.— Разве это неправда?— Не знаю, о чем идет речь. Если о балтском иноке Иннокентии, то это, безусловно, только «страсти-мордасти». Это все преувеличено. Мазепинство, правда, есть, скрывать не стану. Но не там вы его ищете, да и не вам его найти. Мои жандармы, господа, нашли то, что нужно. И мазепинство это не от Иннокентия исходит, а от… Вот не знаю, с кем имею честь разговаривать и могу ли доверять вам государственную тайну?— Говорите, — важно молвил господин Тарнавцев. — Перед вами авторитетная комиссия из Синода. Это вот магистр богословия господин Балабуха, это синодальный миссионер господин Скворцов, а я — чиновник особых поручений Синода Тарнавцев. Как видите, заслуживаем доверия.— Ну, если так… Но сперва прошу вас, отец Амвросий, язык мой с трудом ворочается во рту, не мешало бы его промыть. Простите, что хозяйничаю так в вашем доме, но у вас, у духовенства, совсем нет домашней дисциплины.— Ваша правда. Благодарю за замечание и нижайше прошу взять на себя обязанности хозяина, с которыми я так плохо справляюсь.— Ну, тогда прошу, господа, а потом расскажу я вам кое-что, от чего изменится ваш взгляд на дело.Подняли бокалы. Бухман и вообразить не мог, какое райское блаженство разольется на лицах от одного прикосновения губ к вину. Еще раз поднялись бокалы над столом, снова сверкнуло на свету искристое, красное, как кровь, вино, и поплыла беседа плавно, словно лебедь по воде.— Ну, расскажите же секрет этого дела.— Вы хотите знать, в чем его суть?— Интересуемся. Для этого нас и послали сюда.— Так знайте — евреи! Да, евреи. Только они. Моя полиция уже на верной тропе к раскрытию всей этой грязной инсинуации против православного монастыря.— Какие евреи? Причем здесь евреи и что за грязные инсинуации? Что вы имеете в виду, Станислав Эдуардович?— Да, да. Я давно уже знаю, что среди молдаван распространяются слухи о том, будто вскоре не будет российского царя и придет какой-то там их герой или царь. Заинтересовался. У самого, откровенно говоря, было вначале подозрение на Иннокентия. И, хотя и дружим мы с отцом Амвросием, не доверился ему и начал следить за Иннокентием, за обителью и вскоре убедился, что я напрасно стараюсь. Тогда метнулся я в другую сторону и… Теперь уже почти раскрыты эти источники. Здесь замешан студент. А с ним группа молодежи, кое-кто из рабочих. Не сегодня-завтра задержу, и вы сами тогда увидите, откуда идет вся эта зараза. А пока что… Выпьем еще по одной.Снова поднялись бокалы, сверкнув против света кроваво-красным огнем, и полилась беседа еще непринужденнее. Глаза отца Амвросия тепло засветились в ответ на слова исправника.— Эх-хе-хе, дружба. И не стыдно вам, милый Станислав Эдуардович? У меня бывали и, выходит, за мной же шпионили, пренебрегши моим пастырским саном?Сожаление, искреннее сожаление отразилось на лице исправника. Оно и голосу придало теплые нотки.— Что же могу поделать, отче, если у меня такие тяжкие обязанности? Даже за сыном своим должен следить.Я и не упрекаю. Жаль только, что не ценят у нас ничего. В Петербурге все это нам же в вину ставят, сана пастырского, дома божьего не уважают, а это…— Ничего, отче. Через два-три дня туман рассеется, и правда всплывет.Общество постепенно пьянело, и господин исправник ясно видел свой путь. Он стелился звездным ковром прямо через покои отца Амвросия, где лежали обещанные 50 тысяч, в Киев, где он должен был стать вице— и затем… затем губернатором. А там…— Отец Амвросий, инок Иннокентий просит разрешения войти.— Проси.— Благословен бог наш, всегда и присно и во веки веков.— Аминь. Войди, Иннокентий, и встань перед высокими гостями от Синода. Пусть тебя самого расспросят, пусть убедятся, как тяжко оскорбили нашу обитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125