После этого оба удалились с галереи, чтобы спуститься на место боя.
Пока они шли вниз по внутренней лестнице, на площади возникли шум и волнение: те, кто стоял позади и хотел пробраться вперед, напирали на тех, кто занимал лучшие места и не хотел подвинуться.
Оба бойца разошлись в разные концы огороженной площадки и встали друг против друга. На каждом были узкие кожаные штаны, плотно обтягивавшие ноги, и красные башмаки. Все остальное тело оставалось обнаженным. В левой руке каждый держал прямоугольный, слегка вогнутый деревянный щит, обтянутый кожей, в правой — узловатую дубовую палку.
На вид Раменго из Казале можно было дать лет тридцать пять Это был невысокий, коренастый мужчина с бычьей шеей, короткими руками и жесткими рыжими волосами.
Лупо, сложенный гораздо пропорциональнее, был на голову выше, красивее и легче своего противника, но в нем не чувствовалось той силы, которой дышали мощная фигура и геркулесовские формы его соперника.
Толпа вновь притихла, стоявшие по краям площади взобрались на стулья, скамейки и столы, которые запасливо принесли с собой. Все балконы и крыши домов вокруг были заполнены народом. Все глаза устремились на соперников, все сердца забились сильнее; и по лицам было видно, что большинство присутствующих желает успеха Лупо, так как он сражался за правое дело, а кроме того, сразу же понравился зрителям благодаря своей стройной фигуре и красивому, вдохновенному лицу.
Молодой защитник Лимонты, который стоял спиной к собору, посмотрел на дворец архиепископа и, увидев графа, Отторино и Биче, быстро им поклонился, а затем опустил глаза, обернулся к отцу и как бы сказал ему взглядом: «Не бойтесь ничего, положитесь на меня!»
Раздался последний сигнал рожка, и оба бойца, прикрывая голову щитом и ловко вертя дубинками, медленно и осторожно двинулись навстречу друг другу.
Дойдя до середины поля, где он был в пределах досягаемости противника, Раменго широко расставил крепкие ноги, выдвинул правую вперед, перенес всю тяжесть тела на левую и в таком положении стал ждать нападения врага.
Лупо начал прощупывать противника ложными выпадами, но тот был опытным бойцом и хотел выждать, чтобы пыл его молодого и горячего противника угас, а потому вертелся на месте, словно циркуль, причем левая его нога служила осью, а правая двигалась по окружности. И, поворачиваясь, этот умелый воин отбивал щитом и дубинкой все удары с такой легкостью и изяществом, с такой ловкостью и спокойствием, словно это ему ничего не стоило. Но когда, замахнувшись на него, Лупо внезапно открыл свой бок, он воспользовался этим и нанес бы юноше сокрушительный удар, если бы тот вовремя не отскочил, словно кошка, назад. Дубинка оцарапала ему кожу и пронеслась мимо с таким свистом, что бедный Амброджо схватился за сердце и побледнел как смерть.
Толпа, поддерживавшая лимонтца, увидела в этом дурное предзнаменование, и ее охватила тревога. Однако юношу этот опасный выпад только разозлил, и, сгорая от стыда за допущенную оплошность, он с такой яростью обрушился на противника, что Раменго был вынужден податься назад и уже не мог больше придерживаться прежней осмотрительной и расчетливой тактики: слишком уж быстро сыпался на него град ударов, за которыми не то что рука — глаз не успевал, слишком могучим и неудержимым был порыв, с каким юноша наседал на него то справа, то слева. Однако бывалый монастырский боец продолжал внимательно защищаться и, воспользовавшись опрометчивостью противника, нанес новый удар в самую середину щита, который тут же треснул пополам. Почувствовав боль в руке, Лупо взглянул на нее и увидел, что щит его сломан и одним концом упирается в плечо; тогда он разжал кулак, высвободил руку, отбросил прочь ненужное больше орудие защиты, быстро схватил дубинку обеими руками и, размахнувшись изо всей силы, обрушил ее прямо на голову Раменго. Тот хотел было прикрыться щитом, но удар тяжелой, разящей дубины был так сокрушителен, что щит ударил Раменго по голове и оглушил его У Раменго зашумело в ушах, помутилось в глазах, он пошатнулся раз, другой и наконец грохнулся на землю, растянувшись, словно мертвый, во всю длину. Но при падении он, то ли пытаясь прикрыть лицо, то ли случайно, поднял левую руку и повалился на нее так, что голова его оказалась не на земле, а на щите.
Пока длился этот поединок, отец Лупо глазами, руками, всем телом, всей душой следовал за каждым движением сына. Он то втягивал голову в плечи и пригибался, сжимаясь в комок, словно старался увернуться от нацеленного в него удара, то, упершись ногами в землю и изо всех сил наваливаясь на ограду, приподнимался на цыпочки, чтобы придать больше силы удару, который его сын наносил своему противнику. И когда Раменго наконец повалился на землю, он поднял глаза к небу, чувствуя, что у него мутится рассудок.
Но тут раздались громовые восторженные клики, и совсем измученный отец мог упиться сладостью похвал и приветствий, обращенных к его сыну.
— Да здравствует Лупо, сын сокольничего, да здравствует Лимонта! — кричали со всех сторон.
Адвокат Гарбаньяте, еще до начала сражения снова спустившийся в зал для знатных, спрашивал тем временем у Отторино:
— Не кажется ли вам, что Раменго убит?
— Убит? О нет! Правда, у него идет кровь из носа и из Ушей, но это пустяки. Он немножко оглушен, но скоро оправится.
— Тогда надо предупредить Лупо, чтобы он переложил его голову на землю, иначе они могут придраться к этому и сказать, что поединок окончился вничью.
В самом деле, по тогдашним обычаям, победителем в поединке при суде божьем считали только того, кто прижал к земле голову своего противника или заставил его покинуть поле боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106