Впрочем, духовенство могло не слишком утруждать себя поисками союзников: оно было уверено в своем будущем, но вот Адзоне чувствовал себя далеко не так спокойно. Ему было известно, что император приближается к Ломбардии с распущенной и бунтующей армией, что он вне себя от ярости и что зол он, как легко было догадаться, главным образом на него, на Адзоне, потому что Адзоне не выплатил денег, обещанных за его назначение наместником Милана, и, по всей видимости, сговорился с Марко, чтобы не дать бунтовщикам из Черульо вернуться под знамена императора. Дрожь пробирала нового владыку Милана; трепетали и оба его дяди, Лукино и Джованни, при мысли об этом мстительном, жадном, капризном человеке, который предал гибеллинов Италии и много месяцев гноил их самих в темницах Монцы. Они не могли без страха подумать о том, что им снова придется очутиться во власти его прихотей.
При таком положении дел уступки напрашивались сами собой; и действительно, Адзоне сделал первый шаг, распустив слухи о том, что он хотел бы примириться с церковью, и духовенство приняло его с распростертыми объятиями. Первое же их совместное решение сводилось к тому, что он должен решительно выступить против императора и всеми силами отстаивать свои земли. Так новый миланский владыка неожиданно обрел спасение там, где прежде готовилась его гибель: став другом церкви, он привлек на свою сторону те силы, которые раньше упорно враждовали с ним, и обрел в них надежную защиту.
Все это было уже давно известно Марко. Теперь же Лодризио извещал его в письме, что Милан спешно укрепляется, готовясь оказать сопротивление императору, а Монца, Лоди и другие города заявили, что скорей дадут разрушить себя до основания, чем откроют ему ворота. Что же касается их первоначальных планов, то теперь им опереться не на кого: все жители города сплотились вокруг Адзоне для борьбы с общим врагом. А потому Лодризио советовал Марко выждать и ни к кому не присоединяться. Если победит император, писал он, то, приведя к нему отряд германцев из Черульо, Марко мог бы стать его другом и получить от него титул наместника, который тот наверняка отнял бы у Адзоне в отместку за его мятеж. Если же дело обернется худо для Баварца, то Марко сможет сослаться на услугу, оказанную им победителю наместнику: ведь именно он увел отряд наемников из Черульо и не дал им прийти на помощь императору в трудную минуту.
Лодризио писал, что Марко может не беспокоиться: их замыслы не раскрыты, а примирение духовенства с наместником было далеко не полным и не совсем искренним. Он также советовал Марко продолжать сношения с кардиналом Бельтрандо дель Поджетто, с папским двором в Авиньоне и с Флоренцией, чтобы опереться на них в случае необходимости, как только будут приведены в действие нити заговора.
Кончив читать, Марко презрительно бросил листок на стол и сказал:
— Опять это притворство и двойная игра! Вот к чему старается он меня приучить! Нет, я не рожден для этого подлого века!.. И все же…
Но так и не закончив фразы, он взял со стола и развернул письмо от Адзоне. Племянник подробно сообщал ему, что произошло в городе, объяснял причины, побудившие его выступить против императора, просил его занять чем-нибудь германский отряд в Черульо, чтобы он не пошел на соединение с врагом, и быть посредником в примирении и заключении союза с некоторыми городами в Тоскане и Романье. В конце он просил советов о том, как укрепить Милан.
Остальные письма были почти одного и того же содержания: ломбардские сеньоры приносили в них свои извинения за вынужденное сближение с Адзоне и клялись в верности Марко, который горько усмехался, читая изысканные фразы, которыми старые друзья пытались прикрыть свою измену. Марко слишком хорошо знал цену людям, чтобы испытывать при этом ненависть или удивление. «Они решили, что я уже ни на что больше не годен, — подумал он. — Но когда они узнают, что я стал господином Лукки, а дела в Ломбардии пойдут на лад, они снова будут ласковыми и послушными».
Он велел позвать Пелагруа. Тот все еще никак не мог опомниться от изумления, найдя своего хозяина владыкой столь могущественного города, в то время как он представлял его себе главарем шайки разбойников в одном из ничтожных замков долины Ньеволе. Войдя в зал, он начал низко кланяться и только было заговорил о том, как он удивлен и рад, но Висконти, прервав его на полуслове, спросил:
— Ты видел Лодризио перед отъездом?
— Да, он сам вручил мне письма, которые я вам привез.
— В каких он отношениях с наместником?
— В наилучших: ведь все у него в руках. Представьте себе, ему поручены укрепления у Арочного моста, а ведь это, говорят, самый важный участок стены.
— Так, значит, миланцы решили всерьез показать врагу зубы ?
— И зубы и силу — стараются они вовсю.
— А как дела с оружием?
— Разобраны все запасы в лавках оружейников; работа не прекращается ни днем ни ночью; скоро должны быть готовы шесть новых баллист, восемь крупных камнеметов и уж не знаю сколько крепостных щитов; укрепляются бастионы и строятся новые большие башни из дерева На всех воротах вывешены флаги; при первом же ударе большого колокола сеньории все способные носить оружие соберутся в назначенных местах, и, меньше чем через час, на стенах будет сорок тысяч воинов.
При этих словах Марко вспыхнул от радости, глаза его заблестели, лицо озарилось отвагой. Он лучше, чем кто-либо, понимал, что этот единый порыв, охвативший всех горожан, приведет (если только это возможно) к росту популярности наместника и расстроит заговор, который он так долго и усердно плел;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106