Просто ты трусишь бросить открытый вызов своему сеньору, как подобает честному и достойному человеку. Ты боишься, что герцог прикажет тебя высечь словно непокорного холопа!Эти неосторожные слова привели Рожера в неописуемую ярость. Он схватил подвернувшийся под руку ремень, которым подвязывали шпоры, как следует отхлестал жену, а потом в неистовой злобе выскочил на улицу и ушел, не дожидаясь ужина.Было уже темно. Пройдя несколько шагов, он с досадой вспомнил, что оставил дома кошелек. Он был голоден, приступ гнева обессилил его, но не возвращаться же домой! В конце концов он оказался на кухне герцога, и там ему дали поесть. Жуя хлеб и холодное мясо, он стоял в толпе у кухни и думал о глупости и упрямстве Анны и о том, как оскорбительно она с ним разговаривала. Он вспомнил слова, которые часто повторял отец: клятва — основа христианского общества: право христианина владеть землей зиждется на нерушимости клятвы; у евреев и неверных нет землевладельцев именно потому, что никто не верит их клятвам. Только святость вассальной клятвы отделяет христианство от ужасного кровопролития и наступления царства Антихриста. Конечно, лорд может оказаться неразумным, алчным, он может вмешиваться в личные дела вассала, и в этом случае мятеж будет оправдан, но тогда лорду бросают открытый вызов, а не предают его втихомолку. Однако герцог не сделал ничего, на что Рожер мог бы с полным правом пожаловаться: его промедление с выступлением из Руана привело к тому, что они прибыли в Константинополь самым легким путем по сравнению с другими паломниками; он кормил своих сторонников лучше всех в армии и отважно вел их в битву. Наверное, не следовало Рожеру примыкать к вождю, у которого оставались земли в Европе и который собирался возвращаться; теперь юноша понимал, что именно это стало первопричиной всех его бед, но какой рыцарь не был бы горд служить законному главе всех норманнов? Он не мог винить себя за это. С другой стороны, Рожер был одним из самых преданных рыцарей во всем войске, имел основания гордиться этим и, черт побери, просто обязан был научить дуру жену уважать мужнину твердость духа! Придя к этому утешительному выводу, он пошел домой. Анна сделала вид, что спит, и демонстративно не обращала на него внимания.На следующее утро весь лагерь гудел, обсуждая перипетии вчерашнего совета. Каждый понимал опасность раскола войска на рыцарей и пехотинцев. Конечно, итальянцам беспокоиться было не о чем: итальянские норманны так или иначе разделят землю на лены, а арбалетчики с генуэзских и пизанских кораблей помогут им защищать стены города. Прованцы были озлоблены до крайности: их считали неважнецкими воинами, далеко не такими грозными, как норманнов, а их вождя подозревали в симуляции и винили в трусости. Зато теперь они показывали пример всему войску, и если бы кто-нибудь согласился к ним примкнуть, то главенство было бы им обеспечено. Остальные отряды тоже разделились, главным образом по классовому признаку. Рыцари не хотели трогаться с места (по крайней мере до тех пор, пока все лены в Антиохии не обретут новых владельцев); пехотинцы же больше думали о душе и меньше — о бренном теле. Как сказал один жонглер, именно поэтому они и оставались бедными и пешими, поскольку не спешили пользоваться возможностью всласть пограбить и помародерствовать.Вчерашний совет не был похож на предыдущие. По каждому насущному вопросу было принято решение. Тем не менее по-прежнему сновали взад и вперед гонцы из разных канцелярий, то и дело вызывая своих графов и герцогов. Рожер, отныне из предосторожности носивший кошелек при себе, вышел рано, сказав Анне, что хочет узнать новости и купить еды в продовольственной лавке. Казалось, Анна оправилась от порки и вспомнила, как полагается вести себя разумной жене: она была довольно любезна, хотя и грустна.Сначала Рожер сходил к шатру герцога, но никаких новостей не узнал. Пехотинцы были сильно возбуждены: и они, и их женщины бегали как муравьи, собирали пожитки и договаривались с сирийскими торговцами о найме вьючных животных. На рыцаря недружелюбно косились и даже покрикивали, но слов Рожер разобрать не мог.Затем Рожер отправился бродить по городу. Улицу заполнили прованцы, перевозившие добычу и готовившиеся покинуть занятые ими башни. На каждом шагу попадались патрули итальянских пехотных сержантов, наблюдавших за порядком именем новоявленного князя Антиохийского. На кафедральной площади собралась небольшая толпа, предвкушавшая новое заседание совета. Рожер прислонился к стене, укрывшись от пронизывающего ветра, и принялся ждать вместе со всеми. Задержка была чрезвычайно нежелательна: если он хотел получить лен, надо было как можно скорее предложить свои услуги князю Боэмунду, пока новому войску еще требуются рекруты. Однако на него произвели сильное впечатление оживление прованцев и нескрываемая враждебность нормандских пехотинцев. Соблазн изменить присяге был и без того велик, а тут он только усилился: по всему было видно, что паломничество близится к концу. Однако присяга еще действовала, пока герцог не примет решения о возвращении, он не сможет его покинуть.Он начал подумывать об обеде, но тут в соборе поднялась суета и из величественных западных дверей вышла процессия. Как и все остальные, Рожер обнажил голову и преклонил колено при виде священных хоругвей и балдахина. Скорее всего, кто-то из епископов отправился кого-нибудь причастить, но могло статься, что клирики торжественно переносили Священное Копье в лагерь прованцев. Граф Тулузский, хранитель драгоценной реликвии, не мог упустить последний шанс объединить войско, намекая на то, что остающиеся лишатся благословения Церкви, обещанного всем истинным пилигримам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120