Во времена монархии все эти проступки относили к разряду уголовных преступлений, в республиканском же государстве их тяжесть, разумеется, несколько изменяется. Сейчас мы рассмотрим этот вопрос с помощью луча разума, с которым необходимо приступать к любому исследованию.
Граждане, вы не должны принимать меня за опасного любителя нововведений; не следует говорить, будто ослабление угрызений преступной совести, которое якобы составляет цель моего трактата, приведет к великому злу, когда преступная склонность к совершению злодеяний найдет себе поощрение в мягкости предлагаемых мною нравственных правил.
Прежде всего я определенно заявляю, что не имею никаких извращенных намерений, что высказываемые мною идеи являются плодом многолетней деятельности моего разума; пусть удивляются те люди, в высшей мере склонные к растлению, которые при знакомстве с рассуждениями философов усваивают только самое наихудшее. Кто знает, может быть, они развратятся и прочитав творения Сенеки или Шаррона? Нет, я обращаюсь к другим, к тем, кто способен понять мои мысли, ведь эти люди прочтут мои сочинения, не подвергаясь опасности.
Признаюсь вам откровенно, я никогда не считал клевету злодеянием. Сверх того, в нашем республиканском государстве люди сближаются друг с другом теснее, число связей между гражданами увеличивается, так что люди оказываются в гораздо большей мере заинтересованы в том, чтобы лучше узнать друг друга. Что касается клеветы, то она может быть направлена на гражданина действительно вредного или же задевать человека добродетельного, третьего здесь не дано.
Согласимся, что в первом случае нам становится совершенно безразлично, если о человеке, известном своими многочисленными дурными поступками, начнут говорить еще что-либо дурное. Кроме того, обвинение в злодеяниях, которые человек не совершал, вполне может помочь выявить уже совершенные преступления, так что злодей станет всем хорошо известен.
Допустим, что в Ганновере нездоровый климат, стало быть, если я окажусь в Ганновере, то рискую получить там по крайней мере лихорадку. Буду ли я испытывать неприязненные чувства к человеку, который, стремясь воспрепятствовать моей поездке, скажет, что я лишусь жизни сразу же, как ступлю на землю Ганновера? Без сомнения таких чувств я испытывать не буду, ибо, напугав меня большим злом, этот человек не дал мне испытать зло меньшее.
Но задевает ли клевета добродетельного гражданина? Нисколько, пусть он не беспокоится, ведь объявив свою добродетель, такой гражданин заставит клеветника испить яд, предназначенный для другого. Клевета, по всей видимости, для людей добродетельных становится очистительным испытанием, которое делает их еще более прекрасными. Республиканские добродетели, очевидно, получают от клеветы одну только выгоду. В самом деле, человек добродетельный и чувствительный, оскорбленный выпавшим на его долю несправедливым обвинением, стремится превзойти в добродетели себя самого. Такой человек постарается снять с себя несправедливые обвинения, от которых ранее он считал себя защищенным, так что его прекрасные деяния приобретают большую энергию.
Итак, в первом случае, преувеличивая пороки человека опасного, клеветник сделает хорошее дело, а во втором — его клевета прекрасна, ведь она принуждает добродетель открыться для нас во всей своей полноте. Теперь я задам вам вопрос, почему клеветник продолжает казаться вам опасным? Опасен ли он для правительства, которому крайне важно знать негодяев и увеличивать энтузиазм достойных граждан?
Остерегайтесь же принимать против клеветы суровые меры! Клевету мы должны применять двояко — или как сигнальный огонь, или как стрекало, но во всех случаях извлекая из нее огромную пользу.
Законодатель, идеи которого должны быть такими же величественными, как и возводимое им здание, никогда не станет рассматривать последствия преступления только по отношению к одному человеку, напротив, его будут интересовать только результаты, касающиеся множества людей, когда же законодатель обратит внимание на последствия клеветы, то, бьюсь об заклад, вряд ли он найдет среди них что-либо достойное наказания.
Я сомневаюсь в том, что закон, преследующий клевету, содержит хотя бы лишь намек на справедливость. Напротив, законодатель окажется справедливейшим и честнейшим человеком, если он встанет на защиту клеветы, щедро ее награждая.
Воровство относится ко второму разряду исследуемых нами преступлений. Если обратиться к древним временам, то мы увидим, как дозволенное всем воровство вознаграждалось в республиках Греции, в частности, власти Спарты и Лакедемона явно разрешали подобное преступление. Некоторые другие народы расценивают воровство в качестве воинской доблести. В самом деле, воровство укрепляет храбрость, ловкость и силу, собственно говоря, все добродетели, в которых испытывает нужду любое республиканское правительство, следовательно, и наше государство.
Осмелюсь задать вопрос, оставаясь, впрочем, вне партийной борьбы, является ли воровство, целью которого остается уравнивание богатств, таким уж великим злом в государстве, основанном на равенстве граждан? Нет, вне всякого сомнения, не является.
Воровство, поддерживая имущественное равенство, одновременно вынуждает собственника исправней оберегать свое добро. Среди некоторых народов было принято подвергать наказанию не вора, а того, кто имел неосторожность подвергнуться ограблению. Таким образом учили заботиться о сохранении собственности. Подобный пример наводит нас на далеко идущие размышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70