.. Кто же намеренно отыскивает случай к тому и с услаждением останавливает свои глаза на том, как лица другого пола остаются почему-либо в обнаженном... виде, тот безрассуден в своем любопытстве" . Впрочем, если бы автор внимательно прислушивался к подобным рекомендациям, то философско-эротический роман "Тереза-философ" лишился бы своих наиболее блестяще в стилистическом отношении выполненных пассажей.
Отказываясь руководствоваться традиционными нормами христианской этики, автор вынужден подвергнуть критике общественные институты, развитие коих осуществлялось в тесной от упомянутых норм зависимости. Разумеется, нет необходимости здесь подробно останавливаться на всех аспектах этой критики, тем более что читатель и сам легко составит себе о ней ясное представление. Отметим только страстное отрицание святости супружеских уз: "Но мимолетная неверность, причиной которой может быть обыкновенное сладострастие, бунт темперамента, частная благодарность, истинная жалость или даже мягкость души, уступающая порыву визави, — разве есть в ней что-нибудь недопустимое?" , а также пламенные призывы к отказу от деторождения .
Справедливости ради следует сказать и о том, что развернутая в романе этическая программа остается далекой от совершенства. В отличие от маркиза де Сада, у автора не хватило смелости довести ряд аморальных силлогизмов до логического конца, в силу чего на всем произведении сохраняется легкий налет ханжества и лицемерия. С одной стороны, герои романа вроде бы и не прочь отдаться всепоглощающему потоку страсти, а с другой — они обставляют свои действия столь огромным количеством предосторожностей и оговорок, что перестают представлять для существующих социальных структур сколь-нибудь существенную опасность.
Автор заблуждается также относительно числа адептов просветительской идеологии, которое им сводится к какому-то абсолютно непостижимому минимуму . В действительности же новая мораль распространялась во французском обществе с головокружительною быстротою . Если придерживаться противоположного мнения, то причины успеха революции 1789 года так и останутся до конца не проясненными.
В заключение хотелось бы остановиться на ряде пропагандируемых в романе теоретических положений, так или иначе относящихся к религии. Поскольку о глубоком расхождении автора с традиционными нормами христианской нравственности уже было сказано достаточно подробно, нам остается только рассмотреть следствия, которые неизбежно вытекают из однажды принятых посылок. Прежде всего автор романа резко отделяет трансцендентное бытие человека от его антропологического существования: "С одной стороны, я (Тереза, — А.В.) всею душой любила Бога и искренне жаждала служить ему так, как меня учили. С другой же стороны, я не могла справиться с таинственными и необъяснимыми желаниями" .
Затем в ход пускается излюбленный прием вольнодумцев XVIII столетия, прямо-таки помешавшихся на сопоставлении различных верований и религий друг с другом: "Если правоверный христианин не желает интерпретировать положения своей религии, то почему же он хочет (и требует), чтобы правоверный магометанин подвергал сомнению постулаты своей религии?" . Заложив в податливые умы слушателей некоторые сомнения, вдохновляемый естественным светом разума, проповедник предпринимает, наконец, решительную атаку: "Новые религии сотворены человеком, Бог никогда не меняется. Он неизменен... греховная сущность человека также неизменна". Что ж, основное дело сделано, и теперь автор со спокойным сердцем может нанести coup de grace поверженному во прах сопернику: "Христианская религия дает ложное представление о Боге". Ознакомившись с подобными рассуждениями, можно составить исчерпывающее представление о деструктивной части религиозной идеологии эпохи Просвещения.
Вдумчивый читатель, пожалуй, спросит: а что, собственно говоря, нового сказал анонимный автор по данному вопросу, поскольку на страницах романа удается обнаружить лишь избитые положения, немыслимую путаницу из эвгемеризма, деизма и слегка завуалированного атеизма. В самом деле, вся религиозная концепция построена на общеизвестном месте из V книги дидактической поэмы Лукреция: Nec poterant quibus id fieret cognoscere causis Ergo perfugium sibi habebant omnia divis Tradere et illorum nutu facere omnia flecti.
(Но не могли распознать, почему это так происходит, И прибегали к тому, что богам поручали все это. Предполагая, что все направляется их мановеньем.
Пер. Ф.Петровского.)
По всей видимости, Лукреция тогда читали прилежно. Взять хотя бы эти стихи знаменитого римлянина:
О человеческий род несчастный! Такие явленья Мог он богам приписать и присвоить им гнев беспощадный! Сколько стенаний ему, сколько нам это язв причинило. Сколько доставило слез и детям нашим и внукам! В конце концов, благородное негодование настолько завладело искренними сердцами просвещенных энциклопедистов, что, желая избавить человечество от язв и стенаний, они решили изобрести для счастливых потомков некую универсальную естественную религию. В романе "Тереза-философ" о подобной религии рассуждает, в частности, аббат Т... К сожалению, новаторские попытки друзей просвещения потерпели полнейший провал. По мнению Э.Фагэ, недееспособность просветительской идеологии объяснялась ложностью исходных мировоззренческих установок: "С человеческим разумом, слишком слабым, чтобы охватить предмет сразу с нескольких сторон (в XVIII веке — А.В.) произошло то же самое, что с ним случалось всегда. Одним словом, новое научное знание восприняли как науку вообще, способную, как казалось тогда, разом разрешить все загадки универсума, не принимая во внимание прежние теологические, метафизические и психологические объяснения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70