— Он не мог дальше жить не потому, что убил любимого брата. — Бухар-жырау говорил, глядя куда-то в степь. — Баян до конца верил тебе, а когда всем стало ясно, что ты уходишь из Алтын-Эмеля, бросив на произвол судьбы восставших в Синьцзяне братьев из Большого жуза, он не смог дальше жить. Властители обычно думают, что в таких случаях никто ничего не знает…— Но я не мог пойти на войну с Китаем!— Да, но ты мог хотя бы увести восставшие роды от истребления!— Но разве не ты, жырау, подбадривал тогда песнями отступавших? — хитро прищурился Аблай.— Да, я многое в своей жизни делал не так…— Что же, говори, жырау!— Из Алтын-Эмеля ты ушел только в угоду своему желанию сделаться ханом. Там разошлись твои пути с людьми и с будущим, хан!..— «Будущее»… — Аблай задумчиво покачал головой. — Что это такое?.. И что такое «люди»?.. Этих слов не знал мой предок Чингисхан и завоевал мир!— Где этот завоеванный им мир, Аблай! Лишь наше отчаяние осталось от него… Вот тебе ответ на вопрос, что значит слово «будущее». Ну, а «люди»… «люди» никогда ничего не забывают… Тебе только кажется, хан Аблай, что ты обманул их!— Почему же я обманул их?— Вот тогда, под Алтын-Эмелем… Все чаще случалось это с тобой, потому что ты уже не просто созидал свое ханство. Разве не стали собранные тобой отряды уже не защищаться, а нападать то на каракалпаков, то на башкир, то на киргизов и все чаще на собственные непокорные роды…— Но разве не вело это к величию страны казахов?..— Нет, хан, это мнимое величие… Вспомни Жаильское побоище!…Оба замолчали, вспоминая горы трупов. Один на одном лежали там в ущелье вперемешку казахские и киргизские джигиты, и три дня была красной вода в горной речке. Сославшись на частые набеги и барымту, творимые киргизскими манапами, Аблай со своей конницей неожиданно перешел через перевал Шату и обрушился на аилы киргизского рода солдаты, стоявшие на берегу реки Туро. Застигнутые врасплох киргизы бежали в Чуйскую долину, и там на берегах Кзылсу и Шамси и произошло знаменитое побоище. Говорят, что от рода солдаты, насчитывавшего сорок тысяч семейств, осталось сорок человек. Это была настоящая резня, а оставшихся в живых из других соседних киргизских родов Аблай переселил в Сары-Арку в качестве рабов. До сих пор там встречаются аулы под названием Бай-киргиз и Жана-киргиз…— Долго после этого не тревожили нас киргизские барымтачи… — заметил Аблай. — Разве не о спокойности границ я думал, когда шел по льду через перевал Шату?!— Будь проклят этот день! — вскричал старый жырау, потрясая сухим кулаком.— Почему?— Потому что ненависть посеяна в этом ущелье!— Но разве не нападали манапы на наши кочевья!— Да, они посылали своих джигитов в набеги на нас, а ты повел свое войско на них. Казахский хан и киргизские манапы добывали себе славу, скот и рабов. Но огонь и шашки обрушивались на ни в чем не повинных людей. И убивали их тоже простые, ни в чем не повинные джигиты. Вы хотели, чтобы яд ненависти двух народов проник в плоть и кровь. Не дай Бог оставлять в памяти другого народа такие побоища. Ханам и султанам выгодно было, чтобы из поколения в поколение передавался этот яд. Самые близкие нам братья — киргизы, но между нами уже оставленное тобой побоище…— Что же, так никогда и не забудут о нем?— Я думаю, что быстро забудут, когда…— Говори, жырау!— Когда не останется на земле ни ханов, ни манапов! — твердо сказал жырау.Хан Аблай усмехнулся,— Что же, вещему жырау позволено говорить не только быль, но и небылицы!— О, ты знаешь, Аблай, что это правда, которая касается не одних киргизов!..— В чем еще я, по-твоему, виноват?— Неужели ты думаешь, что конрадский род божбан забудет, как его батыров привязывали к конским хвостам и разрывали на части верные тебе джигиты из моего славного рода атыгай-караул?— Но я пока жив!— Ты вовсе не вечен, Аблай. Не успеет остыть твое тело, как расползется по швам склеенное кровью ханство.Вот что я имел в виду, когда говорил о будущем. Рано или поздно, но все равно проступает пролитая кровь. Зло легче посеять, чем искоренить. А вы все сеете его: ты, хан Аблай, хан Нуралы из Младшего жуза, кокандские эмиры, киргизские манапы, цари и богдыханы!— Так всегда было!— Но будет ли так всегда?!— Значит, все твои песни в мою честь были ложью, жырау?— Я пел их, когда верил в твою правоту. И долго верил, дольше других. Этого мне тоже не простят потомки, ибо жырау должен видеть лучше других!Опять они долго ехали молча. Когда красные полосы зари испещрили все небо на северо-востоке, Аблай придержал коня и указал рукой на поляну у степного озера, где предстояла ночевка. Потом он неслышно подошел к наблюдающему за установкой походного шатра Бухару-жырау.— А я все не об этом думаю, — заговорил он, как всегда, короткими отрывистыми фразами. — Добро, зло… Это не ханская забота. А вот то, что ханство мое рассыплется, то это твоя правда. И знаю я ее лучше тебя. Но не потому это, что на крови замешан тот клей, которым соединял я вместе роды и племена…— А почему, хан Аблай?— Ты знаешь, жырау что я бывал в Омске, в других русских городах… — Голос у хана стал совсем другим, приглушенным, задумчивым. — И всякий раз, приезжая туда, я уезжал от охраны и целыми днями ходил, смотрел. Это совсем не такие города, как Самарканд или Бухара. Нет, они пока еще намного меньше, но там совсем ровные улицы, и дом от дома находится на одинаковом расстоянии…— Ну и что? — удивился жырау. — Если в Бухаре или Кашгаре запутанные улицы…— Знаешь, чем сильно было войско моего пращура Чингисхана? Тем, что оно было разбито на тумены — по десять тысяч всадников. И в каждом тумене каждый всадник знал свое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104