Они не мигали и смотрели тускло, как у мертвого. Словно могильным тленом повеяло на отца. Он вспомнил, что, по рассказам, у Шагай-хана был такой же странный взгляд…Однако хан Тауке не придал значения своим впечатлениям и вскоре женил сына на пятнадцатилетней красавице Зерен — младшей дочери своего старого друга — влиятельного киргизского манапа Тиеса. Он выделил сыну несметные табуны лошадей, поставил неподалеку от себя белоснежную юрту с целым аулом челяди. Через год красавица Зерен родила двух великолепных сыновей-близнецов. Им дали имена Валий и Балхи.И в день пира по случаю рождения внуков хан Тауке стал свидетелем непонятной жестокости сына. Любой казах-кочевник способен без ненужных волнений зарезать овцу или заколоть кобылу к празднику. Но никто не напрашивается на это из любви к убийству. Тем более ханский сын, которому вообще не к лицу заниматься этим.Но сын его Аблай сам напросился. Он чуть ли не силой отобрал нож у туленгута и самолично порезал неисчислимое количество скота. Кровь текла у него с обеих рук, а тусклые глаза разгорелись и пылали каким-то мучительным пламенем. Люди с ужасом смотрели на него, а старики шептали молитвы.Поначалу хан Тауке отнес эту особенность сына к наследственным достоинствам чингизидов, для которых кровь человеческая была дешевле воды. Но нет, самые жестокие из них были просто равнодушны к проливаемой крови и не находили в этом сладостного удовлетворения. Одни любят песни, другие охоту, третьи женщин, а вот такие — проливать кровь…«Почему он такой, — размышлял наедине сам с собой Тауке-хан. — А может быть, алтынханцы попросту подсунули мне вместо моего сына этого кровожадного юношу? Или это наказание божье за мои грехи?..» Потом несчастный хан вспомнил рассказы о кукушках, которые подкладывают свои яйца в чужие гнезда, и решил, что природа наказала и его каким-то своим, неведомым ему путем. До самой своей смерти он боялся оставлять Аблая с другими своими детьми и, хоть вынужден был допускать его во дворец, всегда беспокоился о том, чтобы тот не оставался на ночь.Но мудрый Азь-Тауке не знал, что именно потомкам этого кровожадного сына будет суждено прославить его род. Внук этого Аблая, сын Валия, Абулмансур в восемнадцатилетнем возрасте в одном из боев с джунгарами повел казахские войска с кличем: «Аблай!» — и ему присвоили имя кровожадного деда. Он стал впоследствии легендарным ханом Аблаем. Это произошло спустя почти шестьдесят лет, а пока собственный сын хана Азь-Тауке славился одной лишь жестокостью…После смерти отца он не преминул оправдать все его опасения. Спасаясь от этого чудовища, один из его братьев бежал в Сайрам, другие — в Ташкент, третьи — куда глаза глядят. Если в доме угнездилась змея, кто может там оставаться спокойным?Туркестан почти обезлюдел. Опасаясь Аблая, хан Булат перенес свою ставку в северные роды Среднего жуза, и в бывшей столице ханства никого не осталось. Большинство домов стояли пустыми, и караваны стороной обходили город, где жило это чудовище. «Кровавым Аблаем» называли его даже самые близкие к нему люди.Одним из таких людей, оставшихся еще Туркестане, был хаким города, всеми уважаемый Кудайберды-багадур. В эту ночь телохранители Аблая — специально подобранные им в различных зинданах преступники — прокрались вместе со своим хозяином во дворец почтенного хакима, чтобы зарезать его. Но его и след простыл. Какая-то добрая душа предупредила хакима о готовящемся убийстве, и он накануне вечером бежал в Сайрам. Во дворце осталась лишь Сулу-айым-бике — жена хакима с грудным ребенком. Древние степные предания почти не упоминают о случаях убийства женщин с детьми даже в отмеску врагу. На этот же раз произошло неслыханное. Пришедшие наутро к своей госпоже слуги увидели лишь мелко изрубленные тела матери и младенца. По всему дворцу валялись части их тел. В народе говорили шепотом, что кровь выступила в это утро на камнях мавзолея святого Ходжи Ахмеда Яссави…А султан Аблай утром, напившись чаю, с просветленными глазами прошел во дворец хакима, делая вид, что ничего не знает о происшедшем. Приказав никого не пускать во дворец, он уселся на место правителя, подогнув ноги и размазывая левой рукой по ворсистому ковру еще не смытую кровь.— С сегодняшнего дня я здесь хан и бог! — сказал он угрюмо.— Да, ты наш хан и бог! — зашумели со всех сторон его сообщники и телохранители.— А вы… вы — мои верные нукеры!— Да, мы твои верные нукеры… Посылай нас хоть с иблисами сражаться, мы пойдем за тобой, наш повелитель-хан!..— А если я захочу вас умертвить?— Скажешь: умрите, и мы умрем, наш повелитель-хан!— Тогда слушайте мое первое ханское распоряжение!— Слушаем и повинуемся, наш великий хан!— Сегодня состоится великий пир… — Аблай улыбнулся, и в глазах его зажглось поистине дьявольское пламя. — Но какой пир для нас без запаха вражьей крови. Подлый Кудайберды-багадур не захотел остаться с нами, поэтому мы приправим свой сегодняшний обед кровью его людей!..— Смерть им! — завопили, завизжали палачи.Но не состоялось кровавое пиршество в этот день. Ибо дверь распахнулась от мощного пинка, и во дворец ворвался огромный батыр с четырьмя повисшими на нем охранниками:— Враг идет, султан Аблай!..Ни один мускул не дрогнул в лице кровавого Аблая.— Какой враг? — спросил он равнодушным голосом.— Контайчи Сыбан Раптан … С семи сторон — с семьюдесятью тысячами воинов!.. * * * — Многовато… — Аблай притворно вздохнул и развел руками. — А у меня всего-то семьдесят нукеров. Что я могу с ними сделать против славного Сыбан Раптана?— Но во все времена десять тысяч всадников выставлял в один день славный Туркестан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104