Так что обратно мы с тобой поедем с комфортом.
Мы замолкаем, Бета стоит, опираясь плечом на изгиб ствола, греется на солнце, вид у нее отрешенный, но я чувствую, как она напряжена.
Нарушает молчание Алексей. Очень сдержанно, без привычного балагурства он излагает свой план: если мы с Бетой позаботимся о судьбе Ильи, он берется поднять Илью на открытый бунт и довести битву до победного конца.
Бета слушает не перебивая, лицо ее почти неподвижно, но я и так понимаю: что-то во всем этом ей тягостно, но она не считает себя вправе уклоняться.
– Хорошо, – говорит она, убедившись, что сказано все. – Но сперва я должна сама поговорить с Илюшей.
Обратно мы идем другим путем. Бета и Алексей заворачивают к домику, где живет Илья, а я захожу за своим несессером и отправляюсь к Вассе. Дверь вдовинской квартиры открыта настежь. Вхожу в просторные сенцы. Газовая плита с баллоном. На грубо сколоченном столе шаткая башня из эмалированных кастрюль и пузатые банки с соленьями, в углу железный умывальник и помойное ведро с плавающей в нем яичной скорлупой. Здесь же вход на застекленную веранду, отгороженную от кухни завесой из каких-то висюлек. Веранда мне кажется необитаемой, и я уже готов идти дальше, когда из-за висюлек доносится слабый голос: «Оля, Оленька…» Возвращаюсь, раздвигаю висюльки и вижу накрытый клеенкой обеденный стол, а за ним на низком топчане укрытую до подбородка одеялом; Вассу. Пока я мучительно вспоминаю, на «ты» мы или на «вы», она поворачивается ко мне:
– А, Олег! Ты все-таки соизволил нанести мне визит? – Бедняга пытается выжать из себя иронию.
– Рассматривай его как визит врача, – говорю я нарочно ворчливо и присаживаюсь на стоящий рядом табурет.
– Вот как? – Кривя губы, она разглядывает мой несессер. – Не рано ли? Ведь ты, кажется, патологоанатом?
– Патологоанатомы тоже врачи. И самые универсальные – они учатся на ошибках всех других врачей. Не морочь мне голову, мать, и дай смерить давление. Пикироваться будем потом.
Мой генеральский тон столь же вымучен, как ее ирония, но производит впечатление. Она выпрастывает из-под одеяла голую руку, и я надеваю манжету бароскопа. Давление как будто приличное, пульс немного частит. После некоторого сопротивления она позволяет прослушать тоны сердца.
– Что ты принимаешь? – спрашиваю я.
– Не помню. Давали что-то…
На столе лежит патрончик с таблетками. Нитроглицерин. Гляжу на лиловый штампик – срок годности давно истек. С таким же успехом она могла принимать соду.
– Вот что, Васса Ефимовна, – говорю я. – Я, конечно, могу сделать тебе укол. Но особой нужды в этом нет. Полежи.
– Ты тоже считаешь, что у меня никакого спазма не было?
Я прекрасно понимаю, что значит «тоже», но нарочно пропускаю мимо ушей.
– Наверно, был. Но сейчас тебе нужен покой и больше ничего.
– Покой? Может быть, ты заодно укажешь аптеку, где его взять?
Я уже готов огрызнуться, но вовремя замечаю – по щекам Вассы катятся крупные слезы. Мне стыдно.
– Полежи, полежи. За тобой кто-нибудь присматривает?
– Только Оля-маленькая. Чудная девочка. Разрывается между мной и Галиной.
– А что с Галей?
– Откуда я знаю? Мне ничего не говорят. Ни муж, ни дочь. Все как бешеные. А от меня бегают. Я никому не нужна.
Молчу. Вероятно, так оно и есть. Даже я знаю больше Вассы, и всякое утешительное слово, какое я смогу из себя выдавить, будет такой же фальшью, как мой вопрос о Гале.
Васса приподнимается на локтях, одеяло сползает, и я впервые замечаю то, о чем не думал, когда прослушивал топы сердца. Тело немолодой женщины. Бледность покровов. Лишний жир. А ведь она ровесница Беты. Боязливо оглянувшись, Васса шепчет:
– Слушай, Олег, ты что-нибудь знаешь? Почему все с ума посходили?
Мне жалко Вассу, но в этом доме мне надо вести себя политично, и я помалкиваю. Васса смотрит на меня просяще, настойчиво, и я не выдерживаю:
– Спроси кого-нибудь другого. Я здесь человек посторонний.
Убедившись, что от меня толку мало, Васса откидывается на подушки и прикрывает глаза.
– Я хуже, чем посторонняя, – вздыхает она. – Двадцать три года смотрела Николаю в рот. Куда он, туда и я следом, как Санчо Панчо какой…
– Что ж тут плохого…
– Я-то Панчо, да он-то не Дон Кихот.
– Кто же он?
– Не знаю, глупа, видно. Отец с дочерью все время цепляются. Заступлюсь за отца – молчи, не понимаешь; за дочь заступлюсь – опять не так сказала. Я всем не ко двору… Ладно, Олег, – говорит она устало. – Спасибо, что зашел. Храни тебя бог.
Выходя за калитку, слышу: окликают по имени-отчеству. Оглядываюсь и вижу Олю-маленькую. Она догоняет меня.
– Я была с Галей и не слышала, как вы пришли. Можно, я вас провожу?
Провожать меня некуда, я иду в соседний дом, поэтому предлагаю присесть на скамейку против входа в контору. Девочка очень волнуется, и, чтоб помочь ей, начинаю я.
– Хотите поговорить?
– Да.
– О Вассе Ефимовне?
– Да. То есть нет. О ней тоже. Скажите, это не инфаркт?
– По-моему, нет. Просто сосудики среагировали на какой-то стресс. Нужен покой. Только не спрашивайте меня, где его взять. Я не знаю.
Мы сидим рядом. Вблизи еще виднее сходство с Ольгой. Мать лучше, но девочка, пожалуй, занятнее. Худенькая и даже чуточку сутулая, но это не делает ее неуклюжей, есть в ней какое-то угловатое изящество. Эпитет «какое-то» – свидетельство беспомощности пишущего, но я в самом деле не в силах определить, что в этой девчонке так привлекательно. Нервна, но умеет держать себя в руках.
– Это, наверное, нехорошо, что я начала не с Вассы Ефимовны. Но Гале тоже очень плохо, и она моя самая близкая подруга.
– Так, значит, вы хотели говорить о Гале?
– Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160