— А из театров — только в анатомическом.
— Бросьте травить…
— Постойте-ка, — сказал Горбунов. — Где эти консервы?
— У меня, под замком.
— Прежде чем брать, не худо бы спроситься, герр доктор.
— Принято только на хранение. Прикажете вернуть — верну.
— Хитер лекарь, — сказал Каюров.
— Н-да, — проворчал командир, — эти шестнадцать банок по существу решают проблему торжественного ужина.
— Какого ужина? — не понял Митя.
— Надеюсь, вы помните, что в воскресенье корабельная годовщина?
— Да, конечно.
— Не забыли?
— Честное слово, не забыл. Упустил из виду.
— Различие, конечно, тонкое, — сказал Горбунов, вставая.
После чая Туровцев поднялся в «первую» и нашел кубрики в образцовом порядке. Соловцова уже не было.
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант, — сказал дневальный, когда осмотр кончился. Они стояли на кухне.
— Да-да, — рассеянно отозвался Митя. Он думал о Границе: отправить его на гауптвахту сегодня же или подождать до понедельника — жалко лишать парня праздничных харчей.
— Товарищ лейтенант, как насчет Соловцова?
— Насчет Соловцова? — повторил Митя, не очень понимая. — А что — насчет Соловцова?
— Возьмут его на лодку, товарищ лейтенант?
Митя внимательно посмотрел на дневального. Это был гидроакустик Олешкевич, невзрачный востроносый паренек, большой приятель Границы.
— Не знаю, — сказал Туровцев. — Посмотрим. А вам нравится Соловцов?
— Ох, отчаянный, — с восторгом выпалил Олешкович.
— Если появится, доложите немедленно.
Спускаясь по лестнице, Туровцев пришел к окончательному решению: Границу до понедельника не трогать. Будь что будет. Если командир спросит — совру, что звонил в комендатуру и мне отказали. А вообще-то с враньем пора кончать. На базе вранья никакую новую жизнь начать невозможно.
— Н-да, — бормотал он. — Так что же делать, братцы? Братцы ленинградцы, куда же мне деваться?..
«Чтоб начать новую жизнь, нужно прежде всего расстаться с Тамарой. Это не всякому объяснишь, и вряд ли Тамара что-нибудь поймет. У Горбунова погибла жена, у механика вся семья. Вывод: лейтенант Туровцев должен бросить любовницу. Нелогично и глуповато, однако совершенно необходимо. Нельзя жить общей жизнью с этими людьми и не приносить жертв. Как ни коротки наши встречи, Тамара занимает слишком много места. Достаточно ей надуться, и я ухожу с занозой в мозгу и уже не могу думать о деле. А сколько времени уходит на подготовку свиданий, каждый раз нужна новая версия, все должно быть продумано на десять ходов вперед. Расстаться — это значит прекратить утомительную и унизительную ложь, отравляющую мои отношения с командиром. Как знать, может быть, именно она и мешает нам стать друзьями. Ложь до сих пор не разоблачена, но от этого не легче, она висит в воздухе, командир ее подозревает. Впрочем, и это не важно — подозревает или нет, — важно, что мне так кажется, боязнь разоблачения лишает меня достоинства, а мне не к лицу никакая боязнь.
Раз решено — незачем откладывать. Сейчас это невозможно. Значит, вечером».
Под аркой Митя увидел Горбунова. Командир стоял у кипятильника, с каким-то батальонным комиссаром. Узнав Ивлева, Митя подошел и поздоровался.
— Здоров, штурман. Как она — жизнь?
— Как видите, товарищ батальонный комиссар. Живем.
— Говорят, богато живете.
— Желаете взглянуть?
— Обязательно. Только сперва покурим. — Он протянул Мите портсигар и дал прикурить. — Обстановку знаете?
Коротко и очень ясно, только однажды заглянув в блокнот, чтоб проверить цифру, Ивлев рассказал обстановку: освобожден Тихвин, вражеские войска под Ленинградом отброшены на исходные позиции. Затем бросил окурок в огонь.
— Пошли?
— Скажи мне, Николай Николаевич, — спросил Горбунов, не трогаясь с места. — Воевать мы будем?
— Подводный флот?
Горбунов кивнул.
— Обязательно, — сказал Ивлев. — Я, например, собираюсь идти.
— С кем?
— С первым, кто пойдет.
— А! Тогда, значит, со мной.
Они поглядели друг на друга.
— Возьмешь?
— Как я могу не взять?
— Свои права я и без тебя знаю. Я по существу спрашиваю. На малых лодках каждый лишний человек — обуза.
— Это когда он лишний.
— Спасибо.
— Не за что. Только уж будьте любезны — справочку…
— Какую тебе еще справочку?..
— Медицинскую.
Поднялись в «первую». Открывший дверь Олешкевич поначалу немножко растерялся, но, впустив пришедших в кухню, отступил назад, гаркнул «смирно» и с шиком отрапортовал. Ивлев пожал руку дневальному, а Горбунову подмигнул: служба!
— А как же, — сказал Горбунов с высокомерным видом. — Чай, мы флотские…
Осмотром кубриков военком остался доволен. Похвалил за ленуголок. Горбунов жестом переадресовал похвалу помощнику. Митя вспыхнул.
— Я тут ни при чем, товарищ батальонный комиссар, это комсомольцы сами…
Ивлев посмотрел на него и засмеялся.
— Ты, лейтенант, я вижу, еще не проник в суть руководства. Матрос отличился — и ты молодец. Значит, обеспечил. А завтра он напьется, надебоширит, ты тут ни сном ни духом, а я с тебя спрошу.
— Кстати, о дебоширах, — сказал Горбунов. — Был у нас такой рулевой…
— Знаю, Соловцов. Заходил ко мне.
«Всюду поспел», — подумал Митя с неприязнью. А вслух сказал:
— Интересно, как он вам показался, товарищ батальонный комиссар?
Ивлев задумался.
— Ничего, — сказал он. — Ничего. У меня в МТС тракторист был Кащеев, вот в таком же духе. Очень злой мужик. Надо Соловцова выручать из экипажа. Вы не возьмете — на другой лодке сгодится.
— А вы бы взяли?
— Взял бы. Коллектив у вас сильный, один бузотер его не разложит. И даже остроту придаст — вроде как перец в борще.
— Или как гвоздь в сапоге, — вставил Митя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182