становилось легче, когда смотрел он на куст.
– Товарищ старший сержант, – позвал Зайцев, – смотрите, кобылка наша! Я ее отвязал перед боем, думал – пускай удирает, а она тут! И ничего, не ранена. Э, да я теперь на этой кобылке весь мир объеду!
Андрей посмотрел в глубину леска. Там, между ореховыми кустами, слегка растопырив передние ноги, стояла кобылка и спокойно щипала траву.
IV
Пока Вера добралась до поворота на Красное Озеро, стало ясно, что до школы ей не дойти. Встречные люди говорили, что враг обошел некоторые наши укрепления и теперь находится недалеко. Нужно было действовать не откладывая, так как опасность очутиться в плену увеличивалась с каждой минутой. До этого Вера не пыталась сесть на попутную машину, не выбирала дорог напрямик. Ей все время казалось, что вдруг догонит Андрей и они вместе обсудят, как быть дальше, какое принять решение. Но теперь на это не оставалось никакой надежды.
Выйдя на шоссе, Вера стала присматриваться к грузовым автомашинам, и когда на какой-нибудь было немного людей, поднимала руку. Поскольку время приближалось к вечеру, и духота спала, для большего авторитета у шоферов, набросила на себя шинель. Вскоре ей в самом деле удалось устроиться на машину, которая и довезла ее до станции, откуда почти беспрерывно отправлялись поезда. Не на пассажирский, так на товарный тут можно было сесть. И Вера решила любыми путями, любыми способами, где в вагоне, где на платформе, машиной или пешком, но пробраться в Воронеж. Там, в пединституте, сестра Алина, три года назад подружки уговорили ее поехать именно туда. Война помешала девушке приехать домой на каникулы. Вдвоем им легче будет жить дальше.
Ближе к полуночи Вере вместе со многими женщинами и детьми удалось забраться на железнодорожную платформу. Куда шел товарный поезд, никто не знал. Ясно было лишь то, что на товарняке можно доехать до какой-нибудь другой станции, подальше от фронта, а там, может быть, пересесть на нужный поезд.
Товарный шел медленно, подолгу стоял на разъездах и просто на перегонах. Только на вторую ночь он дотащился до большой станции. Пассажирам объявили, что дальше состав не пойдет, но зато тут есть эвакуационный пункт, где все должны пройти регистрацию. Пункт работал и ночью, но Вера не пошла искать его. На станции было темно, только фонари путейцев иногда мелькали на железнодорожном полотне. Людей же везде толпилось так много, что невозможно было найти место для отдыха. Отойдя подальше от платформы, Вера присела возле какой-то кирпичной стены между чужими узлами, укуталась шинелью. Тут тоже было немало людей. Некоторые спали, иные перешептывались, тяжело вздыхали. Где-то недалеко до боли жалобно заходился плачем грудной ребенок. Мать, наклонившись над ним, страдальчески уговаривала малыша взять грудь.
– На, мое золотце, возьми, – молила она, – ну хоть капельку, мое дитятко…
А ребенок все плакал, и голосок его заметно слабел.
– Покажите доктору, – послышался из темноты сочувственный женский голос.
– Где я его найду, – горько всхлипывая, ответила мать. – Где теперь тот доктор?
– Целую ночь мучается, – сказал кто-то из мужчин. – Лучше б конец, легче б и ему и матери…
Сказано это было совсем тихо, очевидно, соседу, но безжалостные слова точно хлестнули Веру. Услышала их и мать, она сразу перестала причитать и только тихо плакала над малышом.
Мужчина говорил еще что-то, но Вера старалась не прислушиваться. Человека не видно было в темноте, но почему-то представилось его злое и некрасивое лицо, колючие, безжалостные глаза, костлявые желтые руки.
А ребенок плакал не переставая. Прошел час, второй, начинало светать, а бедная мать все еще мучилась с малышом. Наконец дитя умолкло. Вера испугалась. И спросить страшно, вдруг случилось непоправимое…
Тот же мужской голос, будто между прочим, заметил:
– Сколько их теперь перемрет. Сколько без родителей останется…
«Типун тебе на язык», – чуть не крикнула ему Вера, только не хотелось беспокоить намаявшихся за день людей. Нелегко выкроить в такие часы минутку для сна. Ей и самой не мешало бы вздремнуть, но судьба ребенка так взволновала, что Вера не могла успокоиться: напрягала слух, стараясь уловить дыхание малыша, но этому мешал то близкий шепот, то разговор, то чей-нибудь храп. В редкую секунду полной тишины удавалось услышать дыхание не ребенка, а его матери, – ровное, хотя еще не слишком глубокое, как у человека, у которого только-только сняли с души тяжкий камень. «Значит, все хорошо». И самой от этой мысли стало легче, захотелось уткнуться в воротник шинели и забыть обо всем. Только раз еще мелькнуло перед глазами личико малыша, только раз померещились колючие, злые глаза мужчины, и Вера уснула.
Перед самым рассветом на станцию налетели фашистские бомбардировщики. Они появились неожиданно, будто свалились сверху. Спикировали на вокзальные здания, на железнодорожные составы и подались к городу. Вскоре и оттуда донеслось несколько взрывов. Люди по соседству с Верой не вставали, не искали безопасного места, а только теснее прижимались к стене. То же сделала и Вера. А когда самолеты ушли, она заснула опять и проснулась утром. Хотелось подремать еще, но все уже вставали и собирали свои узлы.
Открыв глаза, Вера прежде всего глянула в ту сторону, где ночью плакал ребенок. Мать его еще спала, а под правой рукой ее шевелилось дитя. Вере так захотелось посмотреть на малыша, что она не удержалась, встала и подошла к соседке. Ребенок лежал на спине и задорно помахивал освобожденными из пеленок ручками. Увидев над собой незнакомое, но ласковое лицо, он широко улыбнулся, обнажив совсем еще голые десны и беловатый от жажды язычок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122