Следом за мужчинами мы с Ритими двинулись через лес к реке. Плескаясь в воде, ребятишки пели песню про тапира, который упал в глубокий омут и утонул. Мужчины и женщины растирались листьями; их тела гладко и золотисто блестели на солнце. Сверкающие капли на кончиках темных волос играли в его лучах, как алмазные бусины.
Старая Хайяма жестом велела мне сесть рядом с ней на большом валуне у края воды. Подозреваю, что я стала предметом особых забот бабки Ритими, и та сочла делом своей чести во что бы то ни стало меня откормить. Хайяма пеклась о том, что бы мне всегда было чем перекусить в любое время дня, впрочем, как и всем детям в шабоно, которых хорошо кормили, чтобы они росли крепкими и здоровыми.
Она всячески потакала моей неутолимой страсти к сладостям. Стоило кому-нибудь найти сладкий густой светлый мед нежалящих пчел, – а только такой и давали детям, – как старая Хайяма заботилась о том, чтобы мне дали хотя бы попробовать. Если в шабоно приносился мед от черных жалящих пчел, Хайяма тоже добывала для меня кусочек.
Таким медом лакомились только взрослые, так как, по мнению Итикотери, у детей он может вызвать тошноту и даже смерть. В то же время Итикотери считали, что не будет никакой беды, если я буду есть оба вида, поскольку они никак не могли для себя решить, взрослая я или ребенок.
– Съешь вот это, – предложила мне Хайяма несколько плодов сопаа. Эти зеленовато-желтые плоды были величиной с лимон. Я разбила их камнем (пытаясь на манер Итикотери разгрызать плоды и орехи, я уже сломала зуб) и высосала сладкую белую мякоть, выплюнув коричневые семечки. Липкий сок склеил мне пальцы и рот.
Маленькая Тешома забралась ко мне на спину, а на голову водрузила ручную обезьянку-капуцина, с которой не расставалась ни днем, ни ночью. Зверек обвил мне шею длинным хвостом так крепко, что я чуть не задохнулась.
Одна мохнатая лапка вцепилась в мои волосы, а другая замельтешила перед лицом, стараясь выхватить у меня плод. Боясь проглотить обезьяньи шерстинки и вместе с ними вшей, я попыталась стряхнуть зверька. Но Тешома и ее любимица радостно завопили, решив, что я с ними играю. Тогда, опустив ноги в воду, я попробовала стащить через голову майку. От неожиданности девочка и обезьянка отскочили в сторону.
Ребятишки повалили меня на песок и сами плюхнулись рядом. Хихикая, они один за другим стали прохаживаться у меня по спине, а я полностью предалась благостному ощущению маленьких прохладных ступней на моих наболевших мышцах. Напрасно я пыталась уговорить женщин помассировать мне шею, плечи и спину после многочасовой работы на огородах. Как бы я ни старалась показать им, что это хорошо для тела, они давали мне понять, что хотя им и нравятся эти прикосновения, но массажем занимается только шапори, когда человек болен или околдован. К счастью, они ничего не имели против того, чтобы дети топтались у меня по спине. Для Итикотери было совершенно непостижимо, чтобы кто-то мог получать удовольствие от такого варварского обращения.
Рядом со мной села на песок Тутеми и стала разворачивать сверток пишаанси, который дала ей Ритими. Ее огромный живот и набухшие груди, казалось, удерживались на месте только туго натянутой кожей. Она никогда не жаловалась на боли или тошноту; не бывало у нее и никаких причуд с едой. Напротив, для беременной женщины существовало столько табу по части еды, что я часто недоумевала, как они при этом умудряются рожать здоровых младенцев. Им не разрешалось есть крупную дичь. Единственным источником белка для них были насекомые, орехи, личинки, рыба и определенные виды мелких птиц.
– Когда у тебя будет ребенок? – спросила я, погладив ее живот.
Сосредоточенно сдвинув брови, Тутеми на какое-то время задумалась. – Эта луна придет и уйдет; другая придет и уйдет; потом придет еще одна, и до того, как она исчезнет, я рожу здорового сына.
Я усомнилась. По ее подсчетам оставалось еще три месяца. А по моему, она готова была вот-вот родить.
– Выше по реке есть рыба, такая, как ты любишь, – сказала, улыбаясь, Тутеми.
– Я сейчас быстренько поплаваю, а потом пойду с тобой ловить рыбу.
– Возьми меня с собой плавать, – стала упрашивать меня Тешома.
– Тогда оставь обезьянку на берегу, – сказала Тутеми.
Тешома усадила обезьянку на голову Тутеми и рысью пустилась за мной. Визжа от удовольствия, она устроилась в воде на моей спине, ухватившись руками за плечи. При каждом гребке я полностью неспешно расправляла руки и ноги, пока мы не доплыли до заводи на другом берегу.
– Хочешь нырнуть на дно? – спросила я.
– Хочу, хочу! – закричала она, возя мокрым носиком по моей щеке. – Я буду держать глаза открытыми, я не буду дышать, я буду крепко держаться, но не так, чтобы ты задохнулась.
Вода была не слишком глубока. Смутно различимые сероватые, красные и белые камешки ярко светились в янтарном песке, несмотря на затенявшие заводь деревья.
Почувствовав, как сжались у меня на шее ручки Тешомы, я быстро всплыла.
– Выходи! – прокричала Тутеми, едва завидев наши головы. – Мы тебя ждем. – Она указала на стоящих рядом с ней женщин.
– Я сейчас ухожу обратно в шабоно, – сказала Ритими. – Если увидишь Камосиве, отдай ему вот это. – Она протянула мне последний оставшийся сверток с личинками.
Я пошла следом за женщинами и несколькими мужчинами по хорошо протоптанной тропе. Вскоре мы встретили стоявшего на дороге Камосиве. Опершись на лук, он, казалось, крепко спал. Я положила сверток у его ног.
Старик открыл свой единственный глаз; яркое солнце заставило его сощуриться, превращая в гримасу покрытое морщинами лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87