)Из сказанного понятно, я думаю, как трудно мне связывать разорванную на кусочки нить времени, понятно, почему до сих пор я не раз был вынужден прибегать к вариантам при построении гипотез. Вспомним хотя бы о сомнениях по поводу того, сразу ли по прибытии в Микены обязали Прометея носить пресловутое железное кольцо, или он получил его позднее, как подобие ордена Великого Огнедарителя какой-то там степени.Впрочем, на сей раз в вопросе хронологии я чувствую себя уверенно. Эпизод в «пещере Фола» непосредственно — или почти непосредственно — предшествовал смерти Геракла; все детали совпадают точно. Прометей тогда жил еще во дворце — отчасти благодаря авторитету Геракла, отчасти же потому, что к нему там привыкли. Да, он, безусловно, оставался еще во дворце — ведь он пока не забыт, о нем имеется даже упоминание (впрочем, расплывчатое и искаженное), относящееся к этой поре: в связи с болезнью Хирона. То есть он как личность в то время еще занимал собою общественное мнение . Правда, жил он в Микенах уже слишком долго, ничем особенным — ни дурным, ни хорошим — себя не проявляя. И к Кузнецу ходил что ни день, можно сказать, примелькался микенскому люду, так что любопытство к его божественной персоне, естественно, начало ослабевать. Но, с другой стороны, кое-какой пиетет в отношении к нему еще сохранялся: выходил-то он на улицы, надо полагать, не один — власти не могли не обеспечить его приличной свитой; да и Кузнец — по обычаю всех ремесленников, испокон веков оберегающих от публики секреты мастерства, — не стремился выставлять напоказ искусника Прометея, а потому устроил его в дальнем углу двора, у самой стены, где он был хорошо защищен от посторонних глаз. Но главное — бог все еще так или иначе оставался обитателем высокого дворца.Однако не прошло и двух-трех лет после смерти Геракла, как микенские владыки определили Прометею для жительства некую усадьбу в черте города, впрочем весьма приличную.Во-первых, Калхант и до сих пор-то едва терпел присутствие «прозорливца»-бога, а престиж Калханта к тому времени поднялся во дворце очень высоко.Во-вторых, целый ряд «указаний свыше» свидетельствовал, что олимпийцы разгневаны, последствия же их гнева, как известно, ужасны — словом, пребывание во дворце особы «сомнительной репутации» вызывало вполне законные опасения.Далее: как мы увидим, в эти годы события особенно сгустились, что постоянно требовало важных и сугубо доверительных обсуждений, поэтому присутствие Прометея становилось по-настоящему обременительно. Короче говоря, удаление Прометея, по моим расчетам, должно было иметь место не ранее 1208 года до нашей эры, но и не позднее 1203 года.Главный же наш аргумент состоит в том, что с этого времени у нас нет никаких, решительно никаких, хотя бы самых расплывчатых или искаженных упоминаний о Прометее! Точнее: об изделиях рук его — приписываемых Гефесту! — упоминания еще случаются, их даже немало, но имя его, сам он не упоминается вовсе! Следовательно, Прометей жил уже не во дворце, а среди народа. С ним произошло то же, что с Иисусом в Италии. Так тому и следовало быть, ведь мы уже знаем немного этого доброго бога, знаем образ мыслей его и характер.С точки зрения человека, не сведущего в теологии и опирающегося только на факты, главным божеством итальянцев окажется — не правда ли? — Пресвятая дева. Ей посвящено гораздо больше храмов, нежели Иисусу, перед ее изваяниями и живописными изображениями горит гораздо больше свечей, ее чаще поминают, чаще обращаются к ней в молитвах. Пожалуй, можно сказать, допустив некоторое преувеличение, что Иисуса они лишь терпят в своем пантеоне, терпят как сына Марии. Боготворят же истинно — и ставят превыше всех потусторонних властителей — ее, Santa Vergine. То ли потому, что в эпоху Константина самым распространенным соперником христианства был культ Исиды и искоренить его было невозможно. То ли основываясь на принципе женского начала, гласящего, что «мать — больше, нежели сын». Так обычно это объясняют.Иными словами — допустим, что спасителем итальянцев, как и всех прочих человеков, был действительно Иисус. Однако факт остается фактом: спасения, насущного спасения от телесных и душевных невзгод итальянцы ищут у девы Марии.Не будем заходить далеко, взглянем на практические и психологические причины этого. Они лежат на поверхности.Во всех христианских храмах Иисус присутствует самолично, таинство причастия неизменно сталкивает с ним лицом к лицу. Мария является то малому ребенку, то старушке, — является изредка, таинственно и, как правило, лишь на несколько кратких мгновений. Иными словами: Иисус — будни, Мария — праздник; Иисус — привычная рутина, Мария — радостная неожиданность; Иисус доступен любому в любое время, ценою исповеди, Мария — редкостный, огромный подарок.Главное же: Иисус сотворил несколько чудес, но очень давно, еще при жизни своей; Мария с тех пор сотворила много больше чудес и продолжает творить их до сих пор. Так к кому же предпочтительней обратиться человеку?Перебравшись из дворца в город, Прометей оказался в том же положении, что Иисус в Италии. С тою разницей, что не имел даже матери — такой, которая бы хоть с помощью семейных связей удержала для него местечко в пантеоне!С точки зрения владык дворца, это переселение имело свою отрицательную сторону. (Потому-то они и тянули с ним, сколько могли.) К Прометею толпами повалил народ — ведь прежде к нему доступа практически не было. В городе, раскинувшемся за стенами крепости, проживало вдоволь такого люда, который полагал, что помочь ему может лишь чудо. Узналось в народе и про то, что среди прочих ремесел ремесло врачевания также подарено Прометеем, поползли даже слухи, будто он и мертвых воскрешать горазд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143