Наступила ночь. Ирод опять велел привести старого евнуха и снова стал расспрашивать его о маленькой Мариамме, о том, как она любила его, как называла «мой Ирод», «мой Давид»... Потом начинал плакать, проклинать себя, свою жизнь...
Так прошло несколько дней; тело Мариаммы все оставалось во дворце без погребения. Ночи особенно были ужасны, когда в сонном дворце раздавались рыдания безумного царя.
Наконец, однажды утром в опочивальню вошла его мать, старая Кипра. Она не узнала своего сына, так он был страшен и худ. Он сидел на ложе, опустив голову, теперь уже совсем седую.
— Сын мой! — сказала Кипра, положив руку на голову сыну. — Ко мне приходила Мариамма.
Ирод встрепенулся и дико посмотрел на мать.
— Да, сын мой, она приходила ко мне, — продолжала старуха. — Она говорила мне: зачем твой сын предает мучениям мою душу? Зачем он не отдает земле того, что земле принадлежит? Я его любила...
— Она это сказала? — радостно схватил мать за руку безумец.
— Сказала, сын мой... Зачем же ты держишь на земле душу ее? Зачем она не на лоне Авраама?
— Так она сказала, что любила меня?
— Сказала, и теперь любит.
— Любит! О, Мариамма... Зачем же я...
Мать зажала ему рот рукою.
— Она любит тебя и требует погребения. Исполни ее волю, и покой снизойдет на твою истерзанную душу, — закончила старая Кипра.
Только после этого Ирод согласился на предание земле тела несчастной жертвы своей безумной ревности.
Ферор, чтобы утешить брата, постарался сделать все от него зависящее, чтобы придать похоронам царицы небывалый блеск и внушительность. Вплоть от дворца и храма до Дамасских ворот и оттуда до царских гробниц расставлены были войска с опущенными в знак траура знаменами. Впереди печальной процессии шествовал весь синедрион в печальных ризах и священники с зажженными светильниками, бледный свет которых при ярком сиянии солнца налагал какой-то особенно печальный колорит на все шествие. Массивный саркофаг из белого мрамора, покрытый золотыми тканями, несли на своих плечах самые отборные из галатов. Сам Ирод, Ферор и маленькие царевичи следовали тотчас за саркофагом верхом на конях, покрытых до самых глаз траурными попонами. За ними рабы несли на носилках Кипру и Саломею. Сама Александра не участвовала в печальной процессии, потому что все еще находилась между жизнью и смертью. Женщины, толпившиеся на всем пути, оглашали воздух воплями, оплакивая и царицу, и своих близких, которых уносила свирепствовавшая в городе черная эпидемия.
По возвращении с похорон Ирод получил послание от Агриппы, которым друг Октавиана извещал, что они уже прибыли с войском в Тир, чтобы берегом моря через Иудею следовать в Египет, и просил Ирода о встрече их и о заготовлении на пути продовольствия для войска.
Это известие оживило угнетенный дух Ирода. В нем проснулся его военный гений, и Ирод тотчас же стал готовиться к походу; Ферору же приказал особенно озаботиться тем, чтобы римское войско по всему пути следования, вплоть до Пелузия, в безводной пустыне было в изобилии снабжено водою и съестными припасами. Вся Идумея и Иудея должны были подвозить к определенным ночлежным и остановочным пунктам продовольствие и воду.
— Пусть все иудейские и идумейские меха-водоносы идут на службу Риму и величию Иудеи; а жены иудеев и идумеев, — выразился при этом Ирод, — пусть носят своим мужьям и детям воду, у кого нет глиняных водоносов, хотя во рту, подобно голубям и горлинкам.
Октавиана Ирод настиг уже около Птоломаиды. Юный сфинкс и Агриппа встретили его вполне дружески, как равного себе союзника.
— Ты так изменился, — с участием заметил Октавиан, вглядываясь в осунувшееся и постаревшее лицо Ирода и поражаясь его сединой.
— Я потерял мать моих детей, — коротко отвечал Ирод.
Все они трое сделали смотр войскам, причем Ирод ехал рядом с Октавианом, а после смотра Ирод уготовил блестящий пир Октавиану, Агриппе и всем римским военачальникам, а также задал обед и всему войску.
Антония и Клеопатры они уже не застали в живых.
Первый сам заколол себя мечом, узнав, что Клеопатра изменила ему, сдав Октавиану Пелузий, в надежде опутать своими чарами и юного сфинкса, как она когда-то опутала ими его деда, великого Цезаря, а потом и Антония. Но, узнав, что Октавиан намерен увести ее пленницей в Рим и красотой ее украсить свой триумф, последний фараон-женщина бежала было со всеми своими сокровищами в склеп своей, еще не достроенной пирамиды, к западу от храма Озириса, в котором она в присутствии Цезаря и Ирода венчалась на царство, но потом припустила к своей груди ехидну и закончила собою все тридцать три династии фараонов, царствовавшие над этою удивительною страной около 4500 лет!..
Царство фараонов было погребено навеки... Погребали его первый римский император Октавиан-Август и последний царь независимой Иудеи — Ирод Великий , которому история забыла придать более полный эпитет — Великий злодей .
XXI
Простившись с Октавианом и Агриппой, Ирод возвратился в Иерусалим в апогее величия и славы. Для Иудеи он приобрел целую приморскую полосу с городами Газой, Иоппией и Стратоновой Башней, было чем гордиться! Ведь, таким образом, он восстановил Иудею в тех пределах, в каких она существовала в период величайшей своей славы при Маккавеях, до начала братоубийственной войны! Кроме своего войска и своей свиты из галатов, его сопровождала теперь египетская свита, свита погребенных им фараонов: это придворная стража Клеопатры, состоявшая из 400 галатов, которую подарил ему Октавиан.
Но в Иерусалиме его уже не ожидал поцелуй Мариаммы, ни даже ее чудный, холодный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61