..
— Замолчи, недостойный! — грозно произнес Ирод, а потом, обращаясь к Вару, страстно заговорил: — Я уверен, что ты, Вар, как и всякий другой добросовестный судья, признаешь Антипатра отвратительным злодеем. Я только боюсь, что ты будешь считать мою ужасную судьбу заслуженной, если я воспитал таких сыновей. Но, именно, вследствие этого я скорее заслуживаю сожаления, ибо столь преступным сыновьям я был, однако, таким любящим отцом. Моих прежних сыновей я еще в юношеском возрасте назначил царями, дал им образование в Риме, императора я сделал их другом и их самих, вследствие этого, предметом зависти для других царей. Но я находил, что они посягают на мою жизнь, и они должны были, главным образом, Антипатру в угоду, умереть, потому что и его, еще юношу и престолонаследника, я хотел обезопасить от всех. Но это ужасное чудовище, злоупотребляя моим долготерпением, этот злодей обратил свое высокомерие против меня самого. Я слишком долго жил для него, моя старость была ему в тягость, он уже иначе не мог сделаться царем, как только через отцеубийство. Мне суждено теперь принять заслуженную кару за то, что я пренебрег сыновьями, рожденными мне царицей, приютил отверженца и его назначил наследником престола. Признаюсь тебе, Вар, в моем заблуждении: я сам восстановлял против себя тех сыновей; ради Антипатра я разбил их законные надежды. Когда я тем оказывал столько благодеяний, сколько этому? Еще при жизни я уступил ему всю почти власть, всенародно в завещании назначил его моим преемником, предоставил ему пятьдесят талантов собственного дохода и щедро поддерживал его из моей казны. Еще недавно я дал ему на поездку в Рим триста талантов и отличил его пред всей моей семьей тем, что представил его императору как спасителя отца. Что те мои сыновья учинили такого, что можно было бы сравнить с преступлениями Антипатра? И какие улики выставлены были против них, в сравнении с теми, которыми доказывается виновность этого? Однако, отцеубийца имеет дерзость что-то сказать в свою защиту; он надеется еще раз окутать правду ложью. Вар, будь осторожен! Я знаю это чудовище; я знаю наперед, какую личину он напялит на себя для внушения доверия, какую коварную визготню он подымет здесь пред нами. Знай, что это тот, который все время, когда жил Александр, предупреждал меня остерегаться его и не доверять своей особы кому бы то ни было. Это тот, который имел Доступ даже в мою опочивальню, который оглядывался всегда, чтобы кто-либо не подкараулил меня. Это тот, который охранял мой сон, который заботился о моей безопасности, который утешал меня в моей скорби по убитым, который должен был наблюдать за настроением умов своих живых братьев, мой защитник, мой хранитель! Когда я вспоминаю это воплощенное коварство и лицемерие, о, Вар, тогда я не могу постичь, как это я еще живу на свете, как это я спасся из рук такого предателя! Но раз злой демон опустошает мой дом и тех, которые дороже моему сердцу, превращает всегда в моих врагов, то я могу только оплакивать несправедливость моей судьбы и стонать над своим одиночеством. Но пусть никто из жаждущих моей крови не избегнет кары, если бы даже обвинение охватило кругом все мое потомство!
Волнение захватило ему дух, и он больше не мог говорить.
Но едва докладчик, при гробовом молчании собрания, начал было излагать обвинительные факты, как Антипатр, все время лежавший распростертым у ног отца, поднял голову.
— О, отец, — воскликнул он страстно, — ты сам защищаешь меня!.. Как я могу быть отцеубийцей, когда ты, как сам сознаешься, все время находил во мне своего сторожа? Моя сыновняя любовь, сказал ты, была одна только ложь и лицемерие... Но как это я, по-твоему, такой хитрый и опытный во всем, мог быть настолько безрассуден, чтобы не подумать, что тот, который берет на свою совесть такие преступления, не может— укрыться даже от людей, а тем более от Всевидящего и Вездесущего Судьи на небесах! Или мне было неизвестно, какой конец постиг моих братьев, которых Бог так наказал за их злые помыслы против тебя? И что могло меня восстановить против тебя? Притязание на царское достоинство? Но я же был царем. Боязнь пред твоей ненавистью? Но не был ли я любим тобою? Или я из-за тебя должен был опасаться других? Но ведь я, охраняя тебя, был страшен всем другим. Быть может, нужда в деньгах? Но кто имел возможность жить роскошнее меня? И будь я отщепенец рода человеческого, обладай я душой необузданного зверя, не должны ли были победить меня благодеяния твои, отец ты мой! Ты, который, как сам говоришь, принял меня во дворец, избрал из всех своих сыновей, еще при жизни твоей возвел меня в царский сан и многими другими чрезмерными благодеяниями сделал меня предметом зависти? О, каким несчастным сделала меня эта проклятая поездка! Сколько простора я дал зависти! Сколько времени — клеветникам! Но для тебя же, отец, и в твоих интересах я предпринял это путешествие, для того, чтобы Силлай не насмеялся над твоей старостью (при слове «Силлай» Саломея злобно покосилась на Ирода, но он этого не заметил). Рим — свидетель моей сыновней любви и властитель мира — император, который часто называл меня «филопатором» — отцелюбцем. Возьми, отец, это письмо от него (Антипатр положил письмо Августа на колени Ирода), оно заслуживает больше доверия, чем все клеветы, произнесенные здесь против меня; это письмо мой единственный защитник; на него я ссылаюсь как на свидетельство моей нежной любви к тебе. Вспомни, отец, как неохотно я выехал, ведь я хорошо знал скрытую вражду против меня в государстве. Ты, отец, сам того не желая, погубил меня тем, что заставил меня дать время зависти злословить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61