пусть же не достается никому другому, если не досталась ему. Но в таком случае зачем отдавать свой меч для совершения убийства? Меч этот — прямая улика. Разве нельзя было найти другой меч или простой нож? Подкупленная убийца могла совершить свое гнусное дело всяким острым ножом, которые всегда находятся под рукой в женском доме. Зачем же понадобился именно меч Абаны, и притом такой редкий и заметный?Эти вопросы так и остались неразрешенными в голове Каро. XXI. УБИЙЦА ЛАОДИКИ В тот же день, когда Каро воротился в Фивы, Абана под наблюдением мацаев был приведен в палату верховного суда. Появление в его доме мацаев сначала встревожило его, но он тотчас же ободрился и смело явился в суд. Он даже держал себя высокомерно, зная, каким уважением в стране и лично у фараонов пользовался его отец.— Абана, сын Аамеса! — торжественно обратился к нему Монтуемтауи. — Пред лицом Озириса говори только правду. Скажи, что ты знаешь о дочери троянского царя Приама Лаодике, которую ты купил несколько месяцев тому назад в Цоан-Танисе вместе с ее рабыней.— Я знаю только то, что обе они на пути от Мемфиса к Фивам, пользуясь темнотой ночи и оплошностью моих рабов, постыдным образом бежали с корабля «Восход в Мемфисе», — гордо отвечал Абана.— Ты их потом не мог найти?— Не мог.— И не знал, где они?— Не знал.— И никогда больше не видел Лаодики?— Не видел.— Абана, сын Аамеса! — возвысил голос один из судей, знаменосец гарнизона Хора. — Ты говоришь неправду в лицо Озирису, ты видел царевну Лаодику.— Абана, сын Аамеса, ты сознаешься, что сказал неправду в лицо Озирису? — спросил Монтуемтауи.— Не сознаюсь, — был дерзкий ответ, — я сказал правду.— Уличи же его во лжи, знаменосец Хора, — сказал председатель суда.— Вот как это было, — начал Хора, — когда после отбытия ее ясности царевны Нофруры в загробный мир, и в прекрасную страну Озириса, его святейшество фараон Рамзес со всей своей благородной семьей возвращался с похорон царевны во дворец, и царевна Лаодика шла рядом с ее ясностью царевной Снат-Нитокрис, ты, Абана, сын Аамеса, стоял рядом с моим начальником, с вождем воинов гарнизона Таинахттой, а я, знаменосец гарнизона, Хора, стоял позади вас, и ты, Абана, говорил Таинахтте: «Она, царевна Лаодика, моя рабыня и беглянка, и я возьму ее обратно к себе как мою собственность». Вот что говорил ты, Абана, сын Аамеса.Абана не ожидал удара с этой стороны и растерялся, но скоро обычная дерзость воротилась к нему, и он презрительно сказал:— Судьи также могут говорить ложь в лицо Озирису: того, что на меня взводит знаменосец гарнизона и мой судья Хора, я не говорил и Лаодики, после ее бегства, не видел.— Ты утверждаешься на этом пред лицом Озириса? — строго спросил Монтуемтауи.— Утверждаюсь, — был ответ.Монтуемтауи сдернул со стола свиток папируса, которым прикрыт был предательский меч.— А это что такое? — вдруг спросил он.— Меч, — сказал отрывисто допрашиваемый и чуть заметно вздрогнул.— А чей он?— Не знаю.— А не был он прежде твоим?— Не был.Такие дерзкие ответы возмутили судей; носитель опахала Каро даже привстал с негодующим видом и сверкающими глазами.— Абана, недостойный сын благородного Аамеса, ты снова солгал пред лицом Озириса, — сказал он резко. — Ты купил этот меч в Цоан-Танисе у торговца оружием Аади в лавке на невольничьем рынке.— Сознаешься? — повторил вопрос председатель.Улики были слишком подавляющего свойства, и Абана оторопел. Ему сразу представилось, что его подозревают в убийстве Лаодики. Пропасть открывалась под его ногами, и он понял, что надо спасать свою шкуру.— Сознаешься? — повторил вопрос председатель.— Сознаюсь, меч мой, но его у меня украли.— Давно?— Недели две тому назад, — Почему же ты не заявил в свое время о покраже? Это такое редкое и дорогое оружие.Абана молчал. Он чувствовал, что более и более запутывается: судьи, по-видимому, знали больше, чем он предполагал, и больше, чем сами высказывали.— Приблизься к столу, — сказал ему Монтуемтауи, — взгляни на меч, видишь на нем следы крови?— Вижу, — хрипло отвечал Абана.— Это кровь дочери троянского царя, Лаодики, она зарезана твоим мечом. Кто ее зарезал?— Не знаю, — чуть слышно отвечал Абана, дерзость которого уступила место страху.— Как же твой меч очутился в женском доме фараона, его святейшества Рамзеса?— Я подарил его Атале, дочери Таинахтты.Слова эти разом пролили свет на все, что казалось доселе темным. Атала, эта прекрасная девушка, в лицо которой так пристально всматривалась старая Херсе? Неужели Атала убийца? Неужели она усыпила старую негритянку в ночь убийства? А что побудило ее к этому злодеянию? А то, чем единственно живут женщины: чувство, страсть, ревность. Ревность! Вот где разгадка всему. Атала, вероятно, неравнодушна к этому долговязому сыну Аамеса и, боясь, что прекрасная Лаодика опять будет возвращена ему как его собственность и может пленить его сердце, что было очень возможно с ее красотой, решила отделаться от опасной соперницы и выпросила у Абаны меч, которым и поразила бедную, невинную жертву. Так думал Монтуемтауи, пораженный этим неожиданным открытием. Но, может быть, Абана, по злобе на беглянку, сам подготовил Аталу убить Лаодику, чтобы она не досталась другому?— А твоя воля участвовала в убиении троянской царевны? — спросил, после небольшого размышления, Монтуемтауи.— Как? — как бы очнулся допрашиваемый.— Ты велел или советовал Атале убить Лаодику?— Нет, не я, — с запинкой отвечал Абана.— И ты на этом показании утверждаешься?— Утверждаюсь.— Уведите допрашиваемого в комнату ожидания, — сказал Монтуемтауи, обращаясь к писцам.Абану увели в ближайшую комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48