Но когда поднимает глаза, то видит не каменную цитадель, а всего-навсего хижину лесника, обветшалую развалюху. Вильгельм подходит к двери и стучится.
– Кто там? – неприветливо спрашивают его.
– Заблудившийся путник, – отвечает Вильгельм. – Хочу узнать, где я.
Изнутри доносится тяжкий вздох и шарканье ног по до­щатому полу. Дверь приоткрывается, и в щелку высовывается копье.
– Сейчас я скажу тебе, где ты, – говорит лесник. – Ты совсем не в том месте, где тебе следует быть, так что, мил-человек, уходи подобру-поздорову. Я знаю, что происходит в некоторых деревнях, знаю, что с ними будет.
Вильгельм отступает от двери, не желая связываться с су­масшедшим. Но уже у самых деревьев он оборачивается и все-таки спрашивает:
– А тут нет ли поблизости замка, где живет серебряный рыцарь с белым щитом? Такой большой каменный замок, где цветы цветут даже зимой?
– Только этого мне не хватало, – вздыхает лесник. – Хо­дят тут всякие полоумные.
Снег валит весь день напролет, беспросветно. Вильгельм весь дрожит. Насквозь промокшая куртка уже не греет. Тепла почти не осталось. Ни тепла, ни надежды. В лесу сгущаются сумерки. Вильгельм бредет по сугробам, понурив голову. Все его поиски были сплошным безрассудством: нет здесь ника­кого рыцаря, нет и никогда не было. Он погибнет зазря, за­блудившись в этом запутанном лабиринте из колючих кустов и высоких стволов. Смерть совсем не пугает. Смерть – как сон, что несет избавление и покой. Как это будет приятно: просто лечь и уснуть в синих глубоких сугробах, рассыпаться снегом по белому полю сна. Вильгельм вздыхает и ложится на снег; он ждет смерти, как страстный любовник ждет возлюб­ленную на ложе.
Он приходит в себя оттого, что какой-то пес облизывает ему ухо. Он не кричит – лишь прикасается дрожащей рукой к холодной свалявшейся шерсти, к мокрому носу. Почувствовав внезапный прилив сил, Вильгельм встает и отряхается от сне­га. Пес припадает к земле, словно зовет поиграть, громко лает и убегает куда-то в заросли. Вильгельм идет следом за ним, продираясь сквозь мертвые мерзлые ветки и увязая в сугробах. Но очень скоро сугробы кончаются, и он чувствует под нога­ми утоптанный снег – тропинку. Пес останавливается, огля­дывается назад, словно проверяет, идет Вильгельм за ним или нет, и бежит дальше. Деревья неожиданно расступаются, как бы тают, растопленные надеждой. Вильгельм выходит из чащи на поле, за которым уже виднеется родная деревня.
В снегу на поле – проталины, как весной. С деревьев сте­кает вода, собираясь в лужицы у корней. Вильгельм дивится: откуда бы взяться внезапной оттепели, при таком-то морозе?! В деревне вообще нет снега, как будто сказочный великан со­грел ее своим жарким дыханием.
– Чудо! – радостно восклицает Вильгельм и бежит что есть мочи в деревню, объятую чумовым мором.
Пришла беда. Самый страшный из всех кошмаров вырвал­ся из мира снов и воплотился в яви. Вильгельм смотрит и не понимает, что происходит. Никто не шугает бродячих псов. Коровы и козы ходят по улицам без пригляда. Двери почти всех домов помечены белым крестом. На церковном дворе зияет глубокая яма, похожая на траншею.
– Сын мой, – шепчет местный священник, – уходи из деревни!
– Но я только вернулся.
– Господь наказал нас за наши грехи. Спасайся, ты дол­жен спастись.
Опасаясь самого худшего, Вильгельм идет к дому Агнесс. Дверь заколочена досками, алый крест на двери – как приго­вор. Вильгельм стучит кулаками в забитую дверь, пока в окош­ке соседнего дома не появляется голова дряхлой старухи.
– Им уже оттуда не выйти, – говорит старуха. – Только девка сбежала.
– Сбежала?
– В лес. Вильгельм понуро бредет домой, но в сердце теплится надежда. Агнесс жива. Он это чувствует: она жива. Агнесс – его Любовь, а Любовь сильнее Смерти.
Мельник, отец Вильгельма, умер, и его уже похоронили. Дядя Вильгельма рыдает в дверях. Весь мокрый от пота и пья­ный, он цепляется за племянника и не отпускает его от себя. Вильгельм, убитый горем, отталкивает его руки. Ему невыно­симо слушать эту пьяную болтовню, ему хочется свернуть дяде шею, взять его голову и давить, пока она не треснет, как пере­зрелая тыква. Но он заботливо укладывает старика в постель и брызгает ему водой на лицо.
– Pest Jungfrau, Дева Чума, – хрипит дядя, – пришла Дева Чума, моровая язва. Солнце сияло на небе, весна настала по­среди зимы, и мы так радовались неожиданному теплу. А по­том появилась она. Прошла под окнами, размахивая алым платком. Мы не знали, кто она, мы пытались с ней загово­рить. Но она смотрела куда-то мимо, как бы сквозь нас – как будто ей не было дело до тех, кого она походя убивала. Как будто она искала кого-то, искала и не находила.
Вильгельм слушает дядин бессвязный бред, но не верит ни единому слову. Все его мысли заняты только одним. Отец умер. Он остался один в целом мире. У него нет никого. Кро­ме Агнесс. Когда дядя наконец засыпает, Вильгельм выходит из дома. Если Агнесс жива, он знает, где ее искать. Ему нужно обратно в лес.
Агнесс сидит под рябиновыми деревьями, по грудь – в диких цветах.
– Не подходи!
Жемчужины у нее на щеках – это слезы.
– Не подходи ко мне, – просит она. – Потому что я про­клята.
– Слава Богу, ты жива, – говорит Вильгельм, пробираясь к ней сквозь цветы. Он уже представляет, как заключит воз­любленную в объятиях, и их тела сольются, и превратятся в прозрачный ручей, и рассыплются каплями, и лягут росой на дрожащие лепестки. Но Агнесс в страхе пятится от него, как краб. Алая шаль падает с ее плеч; Агнесс подбирает ее и накрывает ею голову, пряча глаза.
– Не прикасайся ко мне! – кричит она.
Вильгельм испуганно замирает на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81