— Выходит, я уже лишился кредита?— Извините. Этого я не говорил. Кредит нам всегда открыт, только вот обеспечения у нас нету, а без него нам никто в долг не даст.— Черт побери! — сказал помещик, как бы про себя. — Ведь все знают, что я не сегодня-завтра продам лес и получу остальные десять тысяч.— Все знают, ясновельможный пан, что вы уже получили три тысячи рублей задатку, а между тем переговоры с мужиками насчет сервитутов подвигаются туго.— Но они очень скоро придут к концу.— Это одному только богу известно.Помещик встревожился:— Есть какие-нибудь новости?— Поговаривают, будто мужики хотят уже по четыре морга на двор…Пан Ян даже подскочил в кресле.— Их кто-то бунтует! — крикнул он.— Возможно.— Наверное, Гайда?— Может, Гайда, а может, и кто поумнее.Помещик рычал, как разъяренный лев.— Ну, невелика беда, — сказал он, успокоившись. — В таком случае я продам имение и получу за него сто тысяч чистоганом.— Долгов-то у вас больше, — ввернул еврей, — и все должны быть немедленно уплачены.— Обращусь к тетке, она мне поможет…— Ясновельможная пани больше ни гроша не даст. Капиталы она трогать не станет, а проценты предпочитает тратить на себя.— Ну, так после ее смерти…— Ай!.. Она страх какая здоровая!.. Совсем недавно новые зубы себе в Париже купила…— Но когда-нибудь она все-таки умрет…— А вдруг она, извините, ничего не завещает ясновельможному пану?..Помещик забегал по комнате. Шмуль встал.— Посоветуй же, как быть! — воскликнул помещик, круто останавливаясь перед арендатором.— Я знаю, что ясновельможный пан не пропадет, даже если этот немец купит имение. Вы, ясновельможный пан, всегда будете среди знатных панов, а когда (тут Шмуль понизил голос) ясная пани… того… вы женитесь…— Ты глуп, Шмуль, — сказал помещик.— Пусть так, но у пани Вейс капитал в два миллиона, а серебра и драгоценностей столько…Помещик схватил Шмуля за плечо.— Замолчи, — прикрикнул он на него. — Мне нужно триста рублей, об этом изволь думать.— Это можно устроить… — ответил Шмуль.— Каким образом?— Попросим у пани Вейс…— Ни за что!..— Ну, так дайте мне какой-нибудь залог, и я под него достану деньги.Помещик успокоился, снова сел и закурил сигару. Шмуль, помолчав, заговорил:— Вам-то, ясновельможный пан, везде хорошо, и на возу и под возом, а со мной что будет? Ведь у меня даже расписок ваших нет… Вы до сих пор и мельницу не поставили, столько лет прошу…— Денег не было.— Были не раз, и немалые. Вот и теперь: получили вы три тысячи, так предпочли коляску купить, комнаты оклеить заново… А я, того и гляди, все потеряю…— Ты заработал на этом деле не меньше пятисот рублей.— Заработал или не заработал — а все-таки мельница больше по мне. Что на земле стоит, то ценность, а с деньгами только беспокойство да соблазн для воров.— Подожди-ка тут, а я подумаю, что бы такое дать тебе в залог, — перебил его помещик.— Как вам угодно, ясный пан.Во время разговора отца со Шмулем Анелька находилась в том неприятном, смятенном состоянии духа, какое обычно вызывает страх. В разгоряченном мозгу помимо воли назойливо вертелся вопрос: «Что-то скажет отец?» — а в ответ воображение создавало из обрывков недавних впечатлений печальные и беспорядочные картины.Девочка несколько раз видела отца в гневе. И сейчас она не могла отогнать воспоминание о его нахмуренном лбе и сдвинутых бровях. Ее преследовали устремленные на нее в упор, сверкающие глаза отца и его громкий сердитый голос.Потом она представила себе бедную Магду, которую какой-то человек таскал за волосы и пинал ногами; перед глазами вставала и панна Валентина: холодная, неумолимая, она молча, с опущенным взором, замышляла что-то страшное против нее, Анельки.Разговор отца со Шмулем Анелька слышала весь, от слова до слова, но смысл его пока еще был ей неясен. В сознании остался только туманный образ какой-то дамы рядом с отцом.И над всем этим парил Шмуль, он заглядывал Анельке в глаза и усмехался по-своему — ехидно и в то же время печально.«Боже мой!.. Противный Шмуль!.. Что он сказал отцу!.. Кто эта пани Вейс?» — спрашивала себя встревоженная девочка.Она не могла дольше усидеть на месте и побежала к себе в комнату. Там, притихшая и испуганная, Анелька долго ждала, когда ее позовут.Но позвали ее нескоро. Ужин запаздывал, потому что отец и мать долго беседовали между собой.На этот раз пан Ян был в превосходном расположении духа: он вошел в комнату жены, напевая, и, подойдя к ее креслу, нежно сказал:— Щечку!— Наконец-то, в первый раз за десять дней, — промолвила жена. — Je suis charmee <Я восхищена (франц.).> , что ты вспомнил обо мне; я уже отвыкла от этого. Болезнь, одиночество, страшные мысли — voici mes compagnons <Вот мои спутники (франц.).> . В этой унылой комнате даже твоя веселость, говоря откровенно, производит на меня гнетущее впечатление.— Не чуди, милая Меця. Скоро конец и твоему одиночеству и твоим болезням, потерпи немного. Я на пути к завершению блестящего дела — только бы мне собрать необходимые средства…— Assez! Assez! Je ne veux pas ecouter cela!.. <Довольно! Довольно! Я не желаю это слушать!.. (франц.)> Опять дела, деньги… Ах, мне сегодня не уснуть…— Ну, погоди, я расскажу тебе кое-что другое. Вообрази, Владислав уже обручился с Габриэлей. Великодушная женщина одолжила ему пять тысяч, и он экипируется по-княжески. Если бы ты видела, как он обновил свой особняк, какая у него мебель, экипажи…— Просто не верится, — перебила его жена, — как это Габриэля решилась выйти замуж за шалопая, промотавшего в несколько лет огромное имение…— Прости, пожалуйста, не промотал, а просто заложил. Ничего, капитал жены опять поставит его на ноги. Мы живем в переходную эпоху, когда близки к банкротству самые состоятельные люди…— Знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55