Будешь ты для нас, как заря!Слава! Вышата выслушал стоя величальную песню, после чего поклонился девушкам, поблагодарил и сел.Во время величальной песни он упорно глядел на Люду; несмотря на то что с него не сводили глаз десятки молодых девушек, но между ними недоставало одного взгляда, а именно Людиного, за него он отдал бы все остальные.Когда песня окончилась, кто-то из гостей отозвался:— Хороша песня! Такой и Боян не споет… Ну, теперь наша очередь отплатить тем же.Несколько молодцов оглянулись, как бы отыскивая кого-то глазами.— А где же наш Путята? — спросили они.— Знать, не пришел еще.— Запоздал старик… Может, замерз где-нибудь по дороге?— Не таковский он! — пошутил кто-то. — У него борода что у волка шкура, он не замерзнет.В тот же момент послышались голоса в сенях, и глаза всех, конечно, обратились туда.Дверь отворилась, и на пороге появилась фигура здоровенного старика с громадною седою бородою, заледеневшею от мороза. Длинные волосы его на висках тоже пообмерзли, так что вся голова была как бы вылеплена из снега. Одной рукой он что-то держал под полою кафтана, другую заложил за пояс вместе с шапкою. Он не вошел, а ввалился в гридницу. За ним последовало еще несколько запоздалых гостей.Едва он показался в гриднице, как послышались смешанные голоса девушек и молодых людей.— А! Путята, Путята! — закричали все радостно.Между тем к нему подошла хозяйка.— В добрый час пожаловали, дедушка, — сказала она. — Все давно ждут вас и ваших песен.Путята приподнял седую голову и окинул орлиным взглядом гридницу.— Да, есть для кого петь, — сказал он, — только бы голоса хватило…Боярыня подвела его к скамье возле стены.— Садитесь, батюшка, — сказала она, — и достаньте свои гусли… Здесь они не замерзнут, не на морозе, — шутя прибавила она.— Сейчас, сейчас, боярыня, — отвечал Путята, — только вот… не мешало бы…И он что-то шепнул на ухо хозяйке, которая тут же ушла, а через минуту сенная девушка внесла на подносе ковшик меду и чарку. За нею шла Богна и, остановившись перед стариком, поклонилась ему в пояс.— Милости просим выкушать из моих рук медку во здравие, — произнесла она.Старик разгладил бороду и улыбнулся девушке.— С удовольствием выкушаю, зоренька моя ясная, — отвечал старик.Он принял мед и поставил его подле себя на небольшом столике; отпивая понемногу из чарки, вынул из-под полы гусли и начал настраивать их, разговаривая с девушками и молодыми людьми и отпуская разные шуточки.Девушки пряли, смеялись, переговариваясь между собой вполголоса.— Да скоро ли ты, Путята? — спрашивали мужчины. — Ведь не даром пьешь мед… Надо петь… Наш черед петь…Но Путята продолжал спокойно настраивать гусли, затем, приподняв их, начал перебирать струны, подыскивая нужный мотив, и напевать вполголоса: Ох, как над Лыбедью, над рекоюЛетят соколики длинной чередою!Эх, годы не те, чтобы с ними лететь,Мне лишь осталось на них поглядеть… Все внимательно прислушивались к песне. В гриднице воцарилась глубокая тишина, слышно было жужжание веретен, но вдруг Путята оборвал песню, закончив мотив аккордом.— Дальше, дальше, Путята! — загалдела молодежь.— Не подгоняйте старика, как ленивую лошадь, — отшучивался Путята. — Дозвольте спеть что-нибудь подумавши.И он снова ударил по струнам. Опять воцарилась тишина, и Путята запел: Как во чистом поле все шатры стоят,А в одном из них-то молодцы сидят:На златом столе-то чаши золотые,В чашах тех вино да меды дорогие. За столом сидят молодчики удалые,На подбор богатыри, во боях лихие.Вот один из них, плечи — словно печь!Вышел из-за столья, стал держать он речь: Братцы дорогие, полно пировать!Мы сидеть не можем — сберемте-ка рать,Половцы лишают жизни и добра,Нам не зачерпнуть уж из реки ведра. Забирают женок и детей в полон,Этим чужеземцам нипочем закон…Стыдно нам спокойно нынче пировать:Половчанин злобный скачет убивать… Сядем же мы в седла, на лихих коней,Прямиком на Альту все махнем скорей:Там увидим — кости русские лежат,Вороны нам тризну правят и кричат… Старик умолк, продолжая наигрывать на гуслях среди общей тишины.— Зачем ты нам поешь зловещие песни! — раздались голоса мужчин. — Выбери повеселей!— Не знаю, может ли быть какая лучше этой! — отвечал Путята, подняв голову и оглядывая присутствующих.— Продолжай, продолжай эту самую… — отзывались другие. — Эта хорошая… дальше…— Я кончил… Вы хотели, чтобы я пел за вас… ну, я и спел, как должно петь мужчинам. Нам не к лицу девичьи песни.— Не гневайтесь на мед, — отозвалась боярыня. — Выпейте еще чарочку, окажите милость, хоть понатужьтесь, авось на память придет песенка повеселее.— Правду ты молвила, боярыня! На чьем коне едешь, тому и песенки пой! — отвечал старик.И он снова взял гусли, ударил по струнам и запел: Летел орел по поднебесьюНад долиною широкой,Повстречался взором быстрымС девой черноокой. Не летай, орел, высоко —Там зловещи храмы!Не ходи, красна девица,Ждут тебя там чары… Девушки затаили дыхание и перестали прясть, но Путята опять замолк и, нагнувшись над гуслями, перебирал их, подыскивая какой-то мотив.— Батюшки! Уже все? — спросили девушки.Путята поднял голову.— Хорошего понемножку! — засмеялся он. — Стар уж я стал, не могу много петь.— Тогда расскажи сказку! — затараторили девушки, подзадоренные песней.— Да, да, расскажи сказку! — отозвались мужские голоса. — Не заставляй себя просить.Путята молчал, как бы не слыша их, и потом, подумав, ответил:— Ну, хорошо, расскажу вам сказку.— О заклятой княжне…— О змие, волшебнике и княжиче Валигоре.— Всех разом не могу рассказать! — улыбнулся старик.— Ну, скажи такую, какая лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54