Другой лорд — Кобем, или сэр Джон Олдкасл, так он звался до женитьбы следовал учению лоллардов, но сорок пять лет назад его сожгли по приказу отца нынешнего короля. Хуже того, власти представили его пьяницей, трусом и негодяем. Ему дали прозвище Фальстаф, и после смерти он сделался всеобщим посмешищем.
На миг печаль омрачила лицо монаха, и он продолжал свой рассказ:
— В нынешние времена мы почти ничего не можем достичь. Все дело в постоянных раздорах и войнах между могущественными лордами. Сто лет назад нашу страну посетила чума, людей осталось немного, едва хватало крестьян для обработки земли, так что заработки повысились, а цены на хлеб упали. Лорды теперь норовят захватить чужие владения, и, вместо того чтобы обсуждать дела в парламенте и служить королю, они воюют. Крепкий мужчина может получить неплохое жалованье, если поступит на службу к тому или иному господину, в случае победы он может рассчитывать на хорошую поживу, на свою долю в выкупе, полученном за пленников, на награду, а то и на собственный клочок земли, а если он окажется среди проигравших, он спасется бегством и будет дожидаться другого раза. Из-за этих войн закон и гражданский порядок сохраняются разве что в Лондоне и еще в нескольких больших городах. Получается, что людям нет причин восставать против общественного уклада, они могут получить всевозможные выгоды от царящей ныне примитивной и жестокой анархии какой же смысл стремиться к той более возвышенной и благородной анархии, что мы проповедуем, и рисковать жизнью ради нее?
Так мы продолжали беседовать, пока не прошли последние мрачные и темные часы перед рассветом, пока не взошло солнце и мы не услышали звуки пробудившегося города, отнюдь не напоминавшего град небесный: стук подков, блеяние овец, ведомых на заклание, скрип тележных колес, вопли уличных разносчиков и прочая суета этого уродливо разросшегося города, этого гнойника, в самом центре которого мы оказались.
Брат Абрахам как раз принялся объяснять нам, насколько чтимым является место, где мы укрылись: одна из сдвоенных церквей была построена во славу мальчика-святого Панкраца, и его палец хранился здесь в реликварии. Он сказал также, что эта церковь — первая из освященных в Альбионе святым Августином, а стоит она на месте древнего храма — этот храм существовал еще прежде Юлия Цезаря, выстроившего лондонский Тауэр. Насколько Абрахаму известно, храм заложил легендарный бриттский король Луд, который начал строительство английской столицы и на самом деле был не королем, а речным божеством.
Семейство нищих, переночевав в крипте, поднялось на ноги, и все они молча, тихонько пошли прочь — сперва мимо нас, затем по каменным ступеням к двери. Я смог рассмотреть их вблизи, когда их тела и лица не скрывали лохмотья и выношенные одеяла, и по смуглой коже — гораздо темнее моей, почти коричневой, как у Умы признал в них цыган. Куда подевался остальной табор, почему эта семья отделилась от него?
Снаружи шум становился то громче, то тише, по мере того как люди там, наверху, распахивали дверь церкви и входили, чтобы помолиться перед образом в боковом приделе, перед Марией, Матерью, Изидой, Иштар, Парвати, а мы, укрывшись под каменным полом церкви, продолжали свой разговор в ожидании Инека — рыботорговца. Вернувшись к той теме, которая более всего занимала наши мысли и чувства, к разговору о совершенном обществе, Абрахам принялся вспоминать об Ингерлонде, каким он был до вторжения нормандцев — сельская страна, примитивная жизнь, но столь же счастливая, столь же благословенная, как тот Небесный Град, о котором мечтали все мы и который воплотился в Виджаянагаре подобно тому, как в императоре и императрице воплотились божества Вишну и Парвати.
Мы сравнили также те пути, по которым к нам и к известным нам посвященным пришло сокровенное знание, и убедились, что пути эти весьма различны и начала их совершенно не схожи друг с другом.
Глава двадцать вторая
В Ист-Чипе меня дожидалось письмо:
«Али,
сегодня утром после твоего ухода олдермену Доутри нанес визит лорд Скейлз, комендант Тауэра, пожилой человек крепкого сложения, явившийся в сопровождении отряда солдат. Он предложил Анишу, немногим оставшимся у нас слугам и лично мне более удобное помещение, чем то, которым располагает олдермен, — в Тауэре (оказывается, это не только крепость, но и королевский дворец).
Он был разгневан тем обстоятельством, что мы пользовались в Кале гостеприимством Ричарда Невила и Эдуарда Марча и вчера вечером способствовали бегству Марча. Однако я напомнил ему, что Аниш и я сам принимали участие во всем этом лишь постольку, поскольку доверялись единственному из наших спутников, имеющему какое-то представление об Ингерлонде, то есть тебе. Полагаю, он понял меня.
Мы не пропадем: у нас остались деньги после продажи товаров и в тайнике скрыто еще немало драгоценных камней. Кое-что я оставляю тебе под моим матрасом в надежде, что ты используешь их на благо нашей экспедиции, цели которой тебе хорошо известны. Советую тебе, однако, оставаться среди приверженцев Йорка, так как люди короля будут теперь считать тебя своим врагом.
Не сомневаюсь, что мы встретимся вновь при более благоприятных обстоятельствах. Прими мои наилучшие пожелания и передай мою глубочайшую признательность (это слово было решительно вычеркнуто и заменено на «уважение») своему достопочтенному спутнику.
Харихара, Виджаянагары, двоюродный брат и полномочный представитель Его Небесного Величества Императора Малликарджуны».
Эти строки управляющий князя Аниш успел набросать на обороте старого счета — только такой клочок бумаги олдермен и сумел разыскать по его просьбе в те несколько минут, которые лорд Скейлз предоставил моим друзьям на сборы, прежде чем отвести их в Тауэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132