Зальет! Потонуть могут…
— Ну, так уже непременно и шторм! Не шторм, а неприятельская эскадра может нас прихватить на обратном пути, вот что скажите, Павел Степаныч!
— Это было бы все-таки лучшее из двух зол: тут, с одной стороны, боеспособность нашего отряда не потеряна, да у нас тем более есть еще в запасе два фрегата, не бывших в бою, и пароходы… А с другой стороны, такой силы эскадру, как наша, едва ли пошлют из Босфора.
— Вот видите, и вы правы, конечно!.. Такой большой силы эскадру турок мы встретить не можем, а с Англией и Францией мы еще пока в мире, так что их судов мы во всяком случае не встретим.
— Зато нас встретит весь Севастополь, когда мы будем входить в рейд, Владимир Алексеич, вот что-с! — горевал Нахимов. — И вот мы входим, победители хотя, но в каком плачевном виде!
— Павел Степаныч! Не забывайте Нельсона! Разве не приходилось ему приводить свои корабли в гавань со сбитыми мачтами? Разве так уж дешево достались англичанам победы при Абукире и Трафальгаре?.. А Сервантес, Сервантес? Помните, что он писал о битве при Лепанто? По его мнению, это было величайшее сражение как прошедших веков, так и будущих! Но где же было ему в шестнадцатом веке предвидеть Синопский бой!
Говоря это, Корнилов не то чтобы задавался целью поднять настроение Нахимова, — тот не нуждался для этого в сравнениях и восклицаниях, — нет, он был вполне искренне восхищен результатами боя, особенно когда убедился, наконец, что захватить при столь упорной защите хоть одно турецкое судно в исправном более или менее виде было нельзя.
VIII
Матросы работали в две смены, хотя и нуждались в полном отдыхе после жестокого боя.
Но чуть только рассвело настолько, что можно было разглядеть сигнал, поднятый на «Марии», судовые священники принялись служить заупокойную обедню и панихиды по убитым, которых на всех кораблях было около сорока человек матросов и офицеров.
На «Чесме», впрочем, хотя и обедня и панихида служились, как на других судах, но не по своим убитым, так как их совсем не было здесь, да и раненых оказалось только четверо. Зато о.Луке на «Марии» пришлось отпевать шестнадцать человек, тела которых торжественно опускали в море одно за другим.
Первый и единственный раз за всю историю России и Турции служилась заупокойная обедня и панихида на боевых судах в Синопской бухте; матросы-певчие истово пели: «И вижду во гробе лежащую нашу красоту, безобразну, бесславну, не имущую вида…» А между тем не было никаких гробов, и красота, безмолвно лежащая в ряд на палубе, была отнюдь не бесславна.
Можно было бы, конечно, доставить тела убитых в Севастополь, где схоронили бы их в гробах на кладбище, чтобы на их могилы пришли иногда погрустить их домашние, у кого они были, но величав обычай отдавать умерших ли, убитых ли во время плавания моряков их стихии.
Отдали последний долг павшим, и на судах загремел молебен. Поздравили потом команды судов с победой; матросы прокричали «ура», и прерванная часа на два работа началась снова.
В бухте было затишье, но в открытом море с утра завывал норд-ост и перекатывались огромные валы. Такое состояние моря настойчиво требовало, чтобы суда, имевшие много пробоин, были починены на совесть, — это понимали все матросы; адмиралы же знали, со слов Османа-паши, что еще 15 (27) числа была послана им телеграмма в Константинополь о грозящей турецким судам и городу опасности от блокирующих бухту русских кораблей.
Четыре дня прошло уже с того часу, когда отправлена была телеграмма, а расстояние от Босфора до Синопа немногим больше расстояния от Синопа до Севастополя.
Неизвестно, конечно, было, как отнеслись французы и англичане к телеграмме Османа-паши, но вестник поражения адмирал След на «Таифе», при его быстром ходе, в этот день к вечеру мог уже быть в Босфоре, и Нахимов вполне справедливо оценивал свое положение, когда говорил Корнилову:
— Мы не находимся в состоянии войны с Францией и Англией, это верно-с, но если они только желают воевать с нами, то лучшего повода к войне у них и быть не может, — смею вас уверить, Владимир Алексеич… И зачем им объявлять нам войну, когда без этой формальности обошлись даже турки? Они могут просто ввести весь свой соединенный флот в Черное море и напасть на нас по пути в Севастополь, если мы сегодня же не успеем починиться как следует, чтобы можно было сняться нам завтра утром… Вот как-с обстоит дело, на мой взгляд-с!
— Прежде всего, не успеют они этого, Павел Степаныч, хотя флот для нападения имеют вполне достаточный… — начал было развивать свои предположения на этот счет Корнилов, но Нахимов поспешил вставить:
— Не успеют только в том случае, если мы успеем починиться как следует!
— Это само собою разумеется… А затем, едва ли осмелятся они даже выйти из тихого Босфора в такую бурную погоду — вот что, мне кажется, важнее. Но самое важное все-таки не в этом, а кое в чем другом, а именно: они, то есть англичане и французы, имеют теперь повод для войны с нами, но не забывайте того, Павел Степаныч, что подготовили-то войну они только здесь, в Турции, а не у себя дома, — вот в чем тяжесть вопроса! Там, у себя, они только теперь начнут звонить о войне на всех колокольнях… Так что починиться мы успеем, хотя мешкать нам нельзя, надо добраться поскорее до Севастополя.
— Ну, да ведь мы и не мешкаем: стучим что есть мочи!
Стук на кораблях действительно был вполне добросовестный; образовалась как бы целая русская верфь посредине турецкой бухты, в ближайшем соседстве с верфью синопской.
Команды с четырех пароходов, — так как пришел еще и «Громоносец», — а также с двух фрегатов, «Кагула» и «Кулевчи», помогали командам кораблей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48