Даже Меншиков, тоже не проявлявший никаких признаков торопливости, и тот возмутился действиями Безака, который, выполняя программу комитета, прежде чем вооружать форты по-новому, приказал совершенно разоружить их.
«Севастополь лишается всех средств защиты в продолжение по крайней мере двух месяцев. Неужели к этому и стремилась новая программа? — писал Меншиков военному министру, князю Долгорукову. — Этого нельзя считать благоразумным в эпоху, когда эскадры двух морских держав находятся в таком положении, что через пять или шесть дней могут явиться перед Севастополем. Я не говорю, чтобы это было вероятно, но в случае войны считаю это дело возможным».
Однако именно то, что считал возможным Меншиков, представлялось совершенно беспочвенным в военном министерстве, и тот же генерал Безак, вновь командированный в Крым, в октябре писал в докладной записке военному министру, что для охраны Евпатории вполне достаточно одной сотни казаков, что же касается Севастополя, то, «быть может, неприятель будет стараться высадить десант, дабы действовать с сухого пути; в таком случае резервная бригада в самом Севастополе, а на Северной стороне один полк пехоты с полевой батареей, при содействии морского ведомства, кажется, достаточно охранили бы Севастополь».
Таким образом, устами своего представителя военное министерство считало, что три полка пехоты вполне способны защитить Севастополь от натиска трех европейских держав, если соблюдено будет только одно условие: «поддержка морского ведомства».
Поэтому-то гарнизонной артиллерии было всего-навсего четыре с половиной роты, а между тем, чтобы обслуживать все крепостные орудия, нужно было вчетверо более артиллерийской прислуги. Это заставило Меншикова завербовать из всякой нестроевщины сухопутного и морского ведомства в артиллеристы людей, не имевших никакого понятия об орудиях и снарядах, и приказать заняться обучением их в самом спешном порядке.
Обучали, не прибегая ни к каким сложным командам, чтобы зря не затуманивать мозги: «Подай, братец!..», «Вложи, братец!..», «Пали, братец!..», «Ядро, братец, — все равно что крутой хлеб, а бомба — пирог с начинкой…»
Подавали снаряды, вкладывали в орудия, палили, учились отличать ядро от бомбы, — поджидали нашествия Европы, надеясь на «поддержку морского ведомства». А морское ведомство действительно было и многолюдно и благоустроенно.
Морское ведомство первым приняло вызов противника; морское ведомство снарядило суда в экспедицию против турецкой эскадры; морское же ведомство — семьи матросов с Корабельной слободки и офицеров из города — высыпало в этот день возвращения русских судов в родной порт на берег и покрыло шлюпками и яликами рейд и Южную бухту.
Привезенная Корниловым весть о победе разнеслась по городу с сорокатысячным населением не больше как в течение часа, и с раннего утра двадцать второго числа на пристань и на берег к маяку спешили толпы народа.
С маяка далеко было видно море, на маяк были обращены нетерпеливые взгляды всех ожидающих победоносных кораблей. И вот перед полднем с маяка раздалось желанное:
— Есть! Видно!.. Идет наша эскадра!
Это шла «Мария» на буксире парохода «Крым», а по обеим сторонам ее — фрегаты «Кулевчи» и «Кагул».
Для встречи эскадры празднично расцвечены были флагами все суда, стоявшие на рейде: линейные корабли, фрегаты, корветы, бриги, тендеры, бомбарды, яхты, транспорты… По реям судов расставлены были матросы в парадной форме, как знак высшего почета виновникам блестящей победы. Там и здесь, на берегу и в шлюпках, ярко пестрели букеты цветов — георгин, хризантем — в руках детей и женщин. Встреча победителей всею многотысячной морской семьей Севастополя готовилась исключительно торжественная. Но… все ограничилось в тот день только тем, что кричали «ура» и приветственно махали букетами, платками, фуражками…
Достаточно оказалось только одного человека, который оледенил вдруг весь этот горячий восторг; таким человеком был светлейший князь.
Его катер появился на рейде тогда, когда приблизительно полчаса спустя после прихода «Марии» торжественно вошла с моря на рейд вся остальная нахимовская эскадра.
Да, была совершенно исключительная торжественность в этих пробитых во многих местах боевых кораблях с их парусами, изорванными книппелями и ядрами, со свежими заплатами на изувеченных мачтах! Одержав одну победу в Синопской бухте над турецкой эскадрой и батареями, они одержали и другую — над бурным морем. Вид этих кораблей, один за другим вслед за флагманским «Константином» входивших на рейд, вызывал взрывы ликования с бесчисленных шлюпок и с берега. Даже то, что первые три из них, «Константин», «Три святителя» и «Ростислав», шли на буксире пароходов, совсем не умаляло, а как будто увеличивало любовь к ним, как к живым существам: подвиг их был труден, но тем не менее он совершен.
И когда отвалил от Графской пристани и пошел на всех веслах навстречу эскадре вместительный катер князя, все приготовились к началу большого праздника, все соответственно настроились, все впились глазами в этот катер, буквально летевший вперед: гребцы-матросы старались не потому только, что везут князя, свое высшее начальство, но главным образом потому, что везут его славным бойцам навстречу…
И доставили, подошли к «Константину»; увидели, стоит на палубе «отец», Павел Степанович, около него офицеры, а за ними — длинные ряды матросов. И как ревностно исполнили они, гребцы, команду князя — подняли весла, салютуя Нахимову!..
Этим жестом Меншиков как бы действительно хотел выразить свою признательность победителю при Синопе, неутомимым выслеживанием противника в течение нескольких недель, в исключительно трудных условиях крейсерства, подготовившему блистательный успех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48