подтираемся ими!
Но Лопе де Агирре знал, черт подери!, знал, что не все его люди намерены, подобно грубому и неотесанному Антону Льамосо, подтереться этими грамотами, «в которых за красивой видимостью и приятными словами таился смертельный яд». А потому он собрал всех во дворе крепости и сказал так:
— Слушайте, мараньонцы. Я, как человек в таких делах опытный, хочу разуверить вас по поводу обещаний, которые дает губернатор в этих лживых помилованных грамотах. Должен вам напомнить, что совершенные вами жестокости и убийства превосходят и числом и свирепостью все, что было совершено в Испании и в Индийских землях всеми, кто восставал против королевской власти; справедливейший из королей не мог бы простить вас, а уж этот дважды лиценциат Пабло Кольадо и подавно; даже если бы король захотел вас простить и простил бы, родственники и друзья убитых станут преследовать вас и постараются лишить вас жизни. И предрекаю, если вы меня бросите и перейдете к королю, то меня ждет одна смерть, а вас ожидают три тысячи всевозможных смертей и изничтожений; постараемся же продать наши жизни подороже, мараньонцы, и сделаем то, что нам следует сделать, ибо идем мы, скитальцы, на землю Перу, где все принадлежит нам по праву, и на земле Перу каждый будет вознагражден за свои труды.
Сказав эти слова, он повелел поджечь несколько домов, в которых королевские солдаты, пойдя на штурм, могли бы укрепиться. «Постарайтесь, чтобы огонь не перекинулся на церковь!» — прокричал он громко, но дома были крыты соломой, и церковь — тоже, а потому от одной, случайно залетевшей искры она вспыхнула словно фитиль, и тогда жестокий тиран приказал скорее спасать-вытаскивать из огня изображения святых и церковную утварь. Гутьерре де ла Пенья в свою очередь велел сжечь те немногие дома, которые уцелели от первого пожара, чтобы мараньонцы не смогли воспользоваться ими, и таким образом после двух пожаров в Баркисимето остались только четыре стены, за которыми укрылся Лопе де Агирре со своими людьми.
Вождь мараньонцев велел позвать писца Педрариаса де Альместо, пригласил его сесть за обеденный стол Дамьана де Барриоса и продиктовал ему ответ на письмо губернатора Пабло Кольадо. Лопе де Агирре никогда не оставлял без ответа писем и ни за что не желал нарушать правила и в этом случае, который был для него последним.
«Письмо Вашей милости я получил и премного благодарствую за посулы и предложения, которые в нем даются, хотя мне и в настоящем моем положении, и в смертный час, и после смерти были бы ненавистны королевское прощение и Ваше милосердие, тем более что все Ваши помилования и прощения — до первого дождика… Ваша милость говорит, что положит тысячу жизней во имя служения Его величеству, пусть Ваша милость получше хранит одну — свою собственную, ибо, ежели она сгинет, Король ее не воскресит. Ваша милость очень правильно поступает, что служит Королю; оттого, что потеет такой высокородный сеньор, безо всяких трудов Королю удается и дальше пить пот бедняков… Будь прокляты люди низкие и высокие, и рождением и ростом, ибо они, вместо того чтобы перебить всех бакалавров, дают им путаться под ногами, а от этих бакалавров столько зла… Ваша милость развязала войну, а теперь держитесь, мы зададим вам работку, потому что жить мы большого желания не имеем… Да хранит и приумножает достоинства Вашей замечательной милости Господь наш Бог, как того Ваша милость желает».
Прошли три дня и три ночи, и ни один солдат не пал в бою, ни один не был ранен. Шпионы и лазутчики обеих сторон наталкивались друг на друга в густых зарослях и ночной темени и разбегались, не затевая боя, или издали стреляли друг в друга наугад. (Два вида оружия помогали испанцам завоевывать Индии — аркебуз и лошадь; на этот раз у мараньонцев Лопе де Агирре были аркебузы, в распоряжении королевского войска были лошади. Два других могучих оружия были страх и измена; Лопе де Агирре использовал панический страх сторонников короля перед ним, имевшим славу злобного тирана; сторонники же короля пожинали плоды измены, расцветавшей в лагере Лопе де Агирре, словно ядовитая гвоздика.) И в том и в другом войске были солдаты отчаянной смелости; в числе королевских офицеров были Гутьерре де ла Пенья, Гарсиа де Паредес, Педро Браво де Молина, Педро Алонсо Галеас, Эрнандо Серрада, Педро Гавильа, Гарсиа Валеро, Франсиско Инфанте, Гомес де Сильва и сам губернатор дон Пабло Кольадо, который чудесным образом излечился от своего кровоточащего недуга и теперь молил судьбу, чтобы его война с тираном разрешилась «небывалой битвой». На стороне мараньонцев были Лопе де Агирре, Диего де Тирадо, Хуан де Агирре, Роберто де Сосайя, адмирал Хуан Гомес, генуэзец Хуан Херонимо де Эспиндола, старый Блас Гутьеррес, Кристобаль Гарсиа, Кустодио Эрнандес, Бартоломе Паниагуа, Франсиско Карьон, Антон Льамосо, Эрнандо Мандинга — уже не черный раб, но храбрый и верный сержант, и многие другие. Прошли три дня, а королевская кавалерия все не нападала на крепость, и мятежные стрелки тоже не выходили, чтобы вызвать на бой врагов. И вот сегодня на рассвете, черт подери!, на сторону короля перешли три солдата: Хуан де Талавера, Педро Герреро и Хуан Ранхель; они попросили разрешения напоить коней в реке и перешли в лагерь короля, а потом появились все трое на крутом речном берегу и издалека стали кричать, подбивать остальных мараньонцев последовать их дурному примеру. Ты, Лопе де Агирре, сразу понял, что сидеть и дальше в крепости означает рисковать: и другие, столь же трусливые изменники, могут побежать за помилованием, обещанным в грамотах губернатора Кольадо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90