5) Рукоятка воздушной заслонки карбюратора. 6) Указатель уровня горючего. 7) Переключатель света фар. 8) Замок капота.
Никто не мог разобраться в логике, а тем более во всех сложностях логических умозаключений инженера Архимиро Пе-ральты Эредии, побудивших его уступить нахальному домогательству Викторино, во всяком случае, дело было не в стоимости «мазератти». Инженер не советовался ни с богом ни с чертом, когда ему взбрело в голову швырнуть на ветер добрую толику из неисчерпаемого, приносящего огромные прибыли наследства, которое оставил своим сыновьям дон Архимиро Перальта Дахомей, латифундист из рода Перальта и капиталист из рода Дахомей, бывший владелец доходных имений, ныне использованных под городское строительство (по триста боливаров за квадратный метр), хозяин загонов для скота, превратившихся в тесные ряды двадцатиэтажных зданий, а также держатель ежегодно растущих в цене бумаг акционерных обществ. Сам царь Мидас показался бы примитивным алхимиком рядом с дедушкой нашего Викторино. 9) Переключатель стеклоочистителей. 10) Двойной спидометр. 11) Кнопка радиоантенны. 12) Рычаг вентилятора, находящийся в ногах водителя.
Отец Викторино, инженер Архимиро Перальта Эредия, никогда не боялся поставить свою подпись еще на одном чеке — его, нсроятно, больше сдерживали замечания партнеров по бриджу: «Ты совсем рехнулся, Архимиро, только ненормальному может нзбрести в голову шальная мысль покупать „мазератти“ мальчишке, которому еще нет и восемнадцати… две трефы». 13) Рычаг отопителя (на кой черт отопление в нашей тропической жаре?!). 14) Ручной тормоз. 15) Рычаг с красным набалдашником справа от меня — для переключения передач. 16) Часы, конечно, швейцарские. 17) Радиоприемник немецкий, мощнейший; принимает какие-то дикие станции: какой-то дурацкий Уолонгонг, а где он находится? 18) Роскошный ящик для перчаток, точь-в-точь шкатулка для бриллиантов. Решающую роль в победе Викторино сыграло бесценное вмешательство Мамочки. Мамочка, которая ранее соблюдала нейтралитет, неожиданно сказала во время традиционного чая с лимоном: «Почему бы тебе не порадовать Викторино и не купить ему „мазератти“ ко дню его рождения, Архимиро?» Светло-серый, серебристый — о таком я и мечтал; на нем можно выжать (220 показывают четкие цифры справа па спидометре, справа, в самом низу шкалы), можно выжать 220 километров в час. Ну-ка, потягайтесь теперь со мной, подонки!
Мамочка была просто великолепна сегодня утром. Она вплыла в комнату Викторино в облаке своего отороченного кружевами пеньюара, запечатлела на его лбу поцелуй, поздравив с днем рождения, и небрежно сказала: «Взгляни в окно, твой отец купил тебе подарок к совершеннолетию». И хотя Викторино уже знал, о чем речь (Джонни, шофер-тринидадец, не удержался и выболтал секрет), он зарычал от счастья, когда увидел его, светлосерый, серебристый автомобиль, такой, о каком он всегда мечтал, замерший под пальмами у парадного подъезда.
Конечно, только Рамунчо, Тигриное сердце, закадычный друг Викторино, имеет право первым прокатиться рядом с ним в «мазератти», оседлать эту гордость итальянской автомобильной промышленности — единственный экземпляр во всей Великой Колумбии — с красной трезубой короной на сером поле. Рамунчо, обалдев от восторга, разваливается на сиденье, обтянутом синей кожей, и, как жевательную резинку, перекатывает во рту какие-то дурацкие слова (Ох, черт, мировая штуковина, мечта Джеймса Бонда, бюстгальтер Брижит Бардо, плащ Супермена, незакупоренный космический корабль!), а потом начинает тыкаться носом в приборы на щитке, отбивая поклоны, как церковный служка. «Мазератти» движется по главным улицам с минимальной скоростью религиозного шествия, огибает углы с помпезной медлительностью фараонова слона, триумфально проплывает мимо застывших от восхищения очаровательных девушек. Хохот Викторино рушит торжественность церемониала. Рамунчо аккомпанирует ему невпопад своим визгливо-саксофонным ржанием. — А морда-то какая была у старикашки!
Подвиг, который их веселит, был совершен вчера вечером — одна из шуток во время гулянки в честь минувших семнадцати лет Викторино, шумных проводов, закончившихся на рассвете. Викторино всегда вскипает, когда говорят о страхе (в колледже безуспешно пытались заставить его читать противную книжонку, в которой, как пояснила учительница, непобедимый Гектор предпочел пуститься в бегство, как пугливый олень, только чтобы не напороться на копье Ахилла), когда говорят о страхе как об упадке душевных сил, о преходящей и излечимой болезни. Когда инженер Архимиро Перальта Эредия, его отец, начинает мнить себя после обеда Бертраном Расселом, он развивает перед непросвещенными домочадцами идею о том, что страх — это первоисточник всех религий (творец самого господа бога — ни больше ни меньше), движущая сила истории и всех ее колес, стимулятор научного прогресса, вдохновитель и суть абстрактной живописи. Викторино же ни во сне ни наяву еще не падал в жуткую пропасть, именуемую страхом, и не собирается падать, пока жив. Его, правда, часто томило любопытство поглядеть на страх, как глядят в микроскоп, увидеть поближе этот самый страх, застывающий в синеватой бледности лица, стекленеющий в глазах или стегающий ознобом чью-то волю.
Рамунчо подвез его на своем мотоцикле к уединенной темной улице, где тускло светил единственный подслеповатый фонарь. Какой-то старый лунатик ковылял прямо на них. Это не пьяный, подумал Рамунчо, наверно, засиделся за картишками — слишком поздний час для возвращения домой отца семейства. Как раз когда силуэт прохожего приобрел более четкие очертания под бельмом фонарного глаза (темнота помешала бы им полностью насладиться спектаклем), Викторино вырвался из тени и направил ему в грудь пистолет — мощный, совсем новенький «кольт», который долго исходил злобой от скуки, лежа взаперти в письменном столе отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65