Длинная фигура согнута под углом; длинный красный нос, на котором сидели очки с толстыми линзами; с подбородка свисала маленькая козлиная бородка.
Он добавил с упреком:
— Я уже начал думать, что вы забыли о вашем заказе.
— Вовсе нет. Но у меня нет ни секунды свободного времени. Представьте себе, мне ведь тоже приходится работать. Вам, должно быть, это хорошо известно, ведь мы давно знакомы.
— Скоро десять лет! Целая жизнь! Поэтому-то мне и хочется сразу вам сказать, что вы не правы. Будь я на вашем месте, с вашим богатством, я бы давным-давно уехал куда-нибудь подальше.
— Куда бы вы уехали?
— На край света. Все равно куда. Рай можно найти повсюду.
Человек оглянулся, убедился, что их не подслушивают, и доверительно произнес:
— Мне надоело. Надоели эти грамотеи, приходящие за книжными новинками единственно потому, что они в моде, надоели псевдо-читатели, псевдо-интеллектуалы, которые отравляют мое существование своими софизмами, надоело предлагать читателям стихи Эрнандеса и слышать в ответ: футболист? — Он презрительно поджал губы. — Футбол и Карлос Гардель — вот опиум для народа.
— Минуточку, мой друг! Не говорите плохого о французах. Гардель и мой идол тоже. Вы слышали его танго «Mi noche triste» ? Это бесподобно.
— Но по какой причине вы называете его французом?
— Замечательный вопрос! Вам прекрасно известно, что он родился во Франции, в Тулузе.
— О! Не попадитесь в эту ловушку! Только не вы, сеньор Вакаресса. Происхождение вашего идола весьма туманно. Достоверно одно, что он воспитывался в бедном квартале Абасто. Что касается остального… Сплошной мрак. Родился в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом или девяностом году? Уругваец? Француз? На его завещании можно было прочитать: «Француз, родился в Тулузе в одна тысяча восемьсот девяностом году». Но многие подозревают, что это завещание — фальшивка.
— Положим, вы правы. Но что его происхождение привносит в его талант или отнимает у его таланта? Пусть он будет уругваец, француз или африканец, он — Карлос Гардель. Мэтр!
Тот в досаде поднял руки к небу:
— Как вам угодно, но признайтесь, что, слушая Гарделя или присутствуя на футбольном матче, вы лишаетесь возможности прочитать интересную книгу.
— Поддайтесь дурному влиянию, сеньор Пинтос, хоть разочек.
Собеседник Рикардо проворчал:
— Может быть, ну и что?
— А ничего. В конце концов, это ваше право. А теперь я хотел бы получить свой заказ.
Пинтос отошел от своей кассы и легкими шагами направился к отдельно стоящему столу, на котором возвышались стопки книг. Он снял очки, наспех протер стекла носовым платком сомнительной чистоты, водрузил их на нос и просмотрел заголовки. Удовлетворенный, он сначала протянул Рикардо книги двух авторов, переведенные с французского: «Наше шестое чувство» и «Метафизический трактат» Шарля Рише, «Сон, смерть и Вселенная» Камилла Фламмариона. Четвертый сборник был на английском — «Опыты психологии» Уильяма Джеймса.
— Вы и представить себе не можете, с каким трудом они мне достались. Особенно книги Рише. Я совсем не знал о существовании такого ученого. Известно ли вам, что пятнадцать лет назад он получил Нобелевскую премию по медицине?
— Да, я случайно узнал, роясь в «Британской энциклопедии» моего покойного отца.
— Не хочу быть нескромным, но все же… Юнг, Фрейд и теперь Рише, Фламмарион и Джеймс… Вы занялись изучением мозга? Интересуетесь жизнью после смерти?
Рикардо принял вид заговорщика:
— Только никому ни слова…
— Если вам интересно мое мнение, вы теряете время зря. С тех пор как мир существует, человек старается разгадать тайну смерти. Самые великие умы пытались это сделать. И все уперлись в стену. Мы так ничего и не знаем. И не узнаем никогда.
— Эксперт тоже так думает? Гардель, например?
— О, вы можете смеяться, однако это очевидно. Книготорговец повернулся и направился к стеллажам. Он взял какую-то книгу и вернулся.
— Держите. Этот человек тоже задумывался о нашей судьбе. Но как гениальны его мысли!
— Платон, «Пир»? А приложения? Вы присоедините их к моему заказу?
— Успокойтесь, я не садист. Часть материала — на греческом, часть — на испанском! Когда читали эти произведения, вы, должно быть, были, как и я, подростком без мозгов. Погрузитесь снова в эти страницы, восхищение я вам гарантирую. Берете?
— Беру все.
— Обещаете все прочесть?
— Да, но как только закончу чтение других.
Рикардо оплатил покупку и удалился.
За спиной он слышал, как сеньор Пинтос по-театральному декламировал: «Как только увянет тела цветок, любимого им, он улетит во весь дух».
— Я ухожу, — заявила Флора. — Тебе ничего не нужно?
— Нет. Благодарю. Я остаюсь. Буду читать.
Она показала на заметки, разбросанные на низеньком столике салона:
— Ты вновь посещаешь школу?
— Что-то вроде этого.
— Решительно все посходили с ума, — вздохнула она. — Если бы я знала… Я совсем не предполагала, что буду делить свои дни и часть ночей с господами Юнгом и Фрейдом.
Он спросил с упреком:
— Любовь моя, к чему это неожиданное раздражение?
Флора пожала плечами:
— Так просто…
Нахмурившись, она вышла из комнаты.
Дождавшись ухода Флоры, Рикардо улегся на диван и погрузился в чтение школьной тетрадки. В нее Адельма Майзани вписала некоторые замечания Юнга и отрывки из его книг, наиболее понравившиеся ей.
«Страх чего? Почему? Я не мог найти ни одного объяснения. В конце концов, в идее, гласящей, что, может быть, некоторые события выходят за пределы временных границ, пространства, причинности, не было ничего, что могло бы потрясти мир, ничего неслыханного. Разве нет животных, которые предчувствуют ураганы и землетрясения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68