Все трое были смуглыми людьми мощного сложения, с густыми волосами; одеты в черные платья поверх черных хакама. У них были бритые лбы и волосы по бокам зачесаны назад по моде самураев. Все трое когда-то служили вместе у одного князя, а после того, как он был убит, они странствовали по стране, зарабатывая в качестве наемников. Они часто прохаживались по улицам Сарашины, положив руки на рукоятки мечей. Горожане их избегали.Обычно до конца вечера вспыхивал какой-нибудь скандал. Хозяин гостиницы молча переносил убытки. Он боялся жестокости, которая ясно читалась уже во внешности этих безжалостных людей. Лучше смолчать, чем протестовать и вызвать еще худшие неприятности.В то время как Йоши и Ичикава обсуждали поведение Канеоки, трое ронинов сидели с ним на веранде гостиницы и рассказывали о прежних военных подвигах. Каждый рассказ они запивали новой порцией сакэ. А так как эти рассказы давно уже надоели, они замолчали, сосредоточив внимание на прощальных кострах для умерших, ясно различимых над низкой оградой веранды. Молчание не могло продолжаться долго, и вскоре один из ронинов громко заявил:— Я так много людей отправил в ад, что монахи только для моих убитых могли бы зажечь все эти костры.Задумчивость ронинов была нарушена; они засмеялись и опорожнили свои стаканы.— Хозяин, принеси еще вина, и пусть девушки придут.— Извините, добрые господа, девушки ушли на праздник.— Что? Я убью тебя за это. Я отрежу твои половые органы и заставлю тебя съесть их! Ты отпустил девушек! — закричал главный ронин в притворной ярости.— Извините, извините, — хозяин пятился прочь с веранды, часто кланяясь. — Я принесу вина. Еще вина принесу.Канеоки раскрыл свое платье, ему было жарко. Он беспорядочно помахал веером над своими влажными, спутанными волосами. Сакэ пролилось из его чаши я капало с подбородка на обнаженную грудь. Он не обращал внимания на своих друзей.— Вот так меня вознаградили, — бормотал он. — Я работал годами, создавая школу, для того чтобы какой-то чужак пришел с улицы и забрал то, что должно было принадлежать мне.— Хватит, — зарычал один из ронинов. — Надоело нам слушать одно и то же каждый вечер. Убил бы ты его, и кончено.— Если бы я так сделал, Ичикава никогда не простил бы меня за своего любимца. Понимаешь, Хиго, с какой стороны ни возьмись, ничего не выходит. Мне ничего не добиться.Он выпил еще чашу сакэ.— Постой-ка, — сказал ронин, подмигнув другим. — Может быть, мы могли бы помочь. Ведь у нас нет никаких обязательств по отношению к Ичикаве. И нас злит, что он там сидит в своей академии, как будто он лучше нас. Мы можем помочь тебе и в то же время получить некоторое удовлетворение.— Я должен бы это сделать сам, — сказал Канеоки.— Неважно, кто это сделает, было бы сделано. Мы давно не развлекались. Мечу время от времени нужна свежая кровь, чтобы не затупиться.— Проклятый гравер. Он получит по заслугам, — сказал Канеоки, выпивая еще чашу.— Гравер? Я думал, что он учитель фехтования, — сказал Хиго.— Ичикава сказал, что он сделал гравировку на мече Ханзо. Вообще он какой-то непонятный. Он говорит с акцентом Киото, но никто не знает, откуда он родом. — Канеоки попытался выпрямиться и сосредоточиться на том, что он говорил, но это усилие было слишком трудным. Он упал, рыгая, изо рта у него текла слюна.Лицо Хиго сделалось трезвым. Он протянул мощную руку и схватил платье Канеоки. Он приподнял его и встряхнул.— Говори, — сказал он угрожающе, — какой меч у Ичикавы?Канеоки сполз вперед, бормоча что-то непонятное.— Черт тебя побери! Слушай меня, — Хиго бил его по лицу, пока он не начал вырываться из железной руки.— Ханзо, — лопотал он. — Меч работы Ханзо. Ронин отпустил его, и Канеоки сполз со своей подушки на пол. Ронин свирепо посмотрел на других. Все признаки опьянения исчезли, в его голосе звучала смертельная угроза.— Наконец-то, — сказал он. — Наши поиски пришли к концу. Человек, из-за которого мы выброшены на произвол судьбы, убийца князя Кичибея, — в наших руках. ГЛАВА 28 Полная луна пятнадцатого числа была частично затемнена плывущими облаками. Днем жару облегчал ветерок, приносивший прохладный воздух с далекого океана. Йоши сидел у стола и задумчиво писал в своей тетради. Резная чернильница была полна хороших черных чернил; его кисточка опускалась и мягко скользила по бумаге, как будто она действовала самостоятельно, легко образуя каллиграфические знаки.Снаружи послышался зов кукушки. Йоши положил свою кисточку и подошел к окну, надеясь увидеть птицу. В лунном свете виднелся густой, черный лес вишневых деревьев, вырисовывались лишь вершины, остальное казалось зеленовато-черным океаном. Йоши начал сочинять стихи. КукушкаПлывет среди темно-зеленых листьев, освещенныхЛуной,С печальной песней, которую она шлет с любовьюОкеану неба. Стихи опечалили его и вызвали приступ беспокойства, которое мучило его с весны. Часто в такие одинокие ночи он вспоминал молодость, думал о Нами, Фумио, Айтаке и госпоже Масаке. Он сейчас спрашивал себя, что-то они делают в эту минуту. Может быть, смотрят на ту же луну и думают о нем?В лесу послышался шорох. Йоши подумал, что это, вероятно, олень, забредший далеко от своего обиталища.Нет! Кто-то шел среди деревьев позади доджо.Блеснул свет, отражение лучей от стали.Если это не заблудившийся путник, там никто не должен был находиться… А если это путник, зачем обнаженный меч? И почему он не направился к праздничным кострам, горевшим в Сарашине?Йоши отложил кисточку и тетрадь. Он сбросил сандалии, прикрепил к поясу меч и завернулся в плащ с капюшоном, почти достигавший пола. Ощущая запах масляной лампы, он ждал, пока бог луны Тсукиоми спрячется за ближним облаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105