– Господин Лебедев в позапрошлом году однажды выступал на нашей сцене, заменяя одного актера. Но потом получил увечье и больше не выступает. Адрес? Хмт., У нас есть только его тогдашний адрес, но…
Я попросил все же назвать этот адрес и записал его на полях газеты.
В последующие несколько дней, встречаясь с сестрой, я умалчивал о том, что навел справки о господине Лебедеве. Мне как-то неприятно было заводить этот разговор. А она, ничего не подозревая, с гордостью и воодушевлением без конца рассказывала мне о своем учителе. Фамилия Лебедев не сходила с ее уст. Я вспомнил те дни, когда она еще девочкой начала заниматься балетом и прожужжала мне уши рассказами о своих учителях. Как и тогда, черные глаза ее блестели, и казалось, вся она светится радостью. Сейчас она говорила явную ложь, но я лишь поддакивал, делая вид, что принимаю все за чистую монету.
За день до своего отъезда из Парижа в Мадрид я решил все-таки попытаться разыскать господина Лебедева по записанному мной адресу. Дом, где он жил, находился на старинной грязной улочке позади церкви Святого Сульпиция. На углу церковной площади, подернутой вечерней дымкой, потирая озябшие руки, старуха продавала жареные каштаны.
Управляющий старым многоквартирным домом, не расставаясь с прилипшим к губе окурком, сказал, что господин Лебедев пошел сейчас в мясную лавку неподалеку отсюда, и пальцем ткнул в темноту. Я повернулся в указанную сторону и, засунув руки в карманы своего твидового пальто, стал ждать. По улице, окутанной сумерками, приближался хромой человек с ребенком.
– Господин Лебедев, к вам гость! – громко возвестил управляющий.
Продолжая держать ребенка за руку, хромой остановился. На нем было сильно поношенное пальто и ярко-красное кашне – единственная, видимо, принадлежность туалета, говорившая о том, что в прошлом этот человек был актером. Судя по плеши над лбом и седине, припудрившей его русые волосы, был он уже в возрасте. Извинившись за неожиданный визит, я сказал, что пришел посоветоваться насчет своей сестры. Господин Лебедев с каким-то беспокойством посмотрел на меня и управляющего, затем перевел взгляд на ребенка и сказал:
– Отнеси это мясо в кухню.
Я понял, что у Лебедева есть жена и дети.
– Если вы не против, – каким-то горестным тоном произнес он, – мы могли бы побеседовать в кафе, это здесь рядом.
Лебедев шел, с трудом волоча свою искусственную ногу. При каждом его шаге уныло позвякивали металлические части протеза.
– Попал под автомобиль… И вот видите…
– Где же это произошло?
– На соседней площади.
Поляк вынул из кармана брюк грязный носовой платок и обтер лицо.
Заведение, в которое мы вошли, больше было похоже на бистро, чем на кафе. Двое мужчин, по виду рабочие, облокотясь на стойку, потягивали вино. Я сел на столик и заказал кофе.
– Спасибо, я кофе не пью, сердце пошаливает, – отказался Лебедев, продолжая беспокойно бегать глазами, и потом сказал: – Мари очень сердечно ко мне относится.
Мари – так звали мою сестру. Взгляд у Лебедева был усталый, безжизненный. Потертая одежда вся в пятнах. Когда его русые волосы совсем поседеют, он станет очень некрасивым стариком. Черты старческого уродства уже сейчас проступали на его лице. Мне вспомнились те начинающие «служители искусства», которых мы с сестрой видели в кафе на Монпарнасе. Когда-то и Лебедев, несомненно, принадлежал к числу подобных молодых людей, а сейчас это был человек, потерпевший полное фиаско в жизни. Когда я спросил, есть ли у моей сестры артистический талант, он несколько раз утвердительно кивнул головой. Но разве могла иметь какое-нибудь значение его оценка! Да и спросил я, собственно, лишь для того, чтобы как-то поддержать разговор.
Я попросил счет, и Лебедев молча смотрел, как я расплачивался. Когда мы вышли из кафе, уже совсем стемнело. Мы остановились на тротуаре, чтобы проститься, но не успел я протянуть руку, как Лебедев вдруг робко произнес:
– Значит, вы не против того, что мы с Мари любим друг друга?
На следующий день я покидал Париж. Так же как ив тот вечер, когда я прилетел сюда, моросил дождь. В месте сбора пассажиров взвесили багаж и проверили билет, после чего мы с сестрой прошли в зал ожидания и стали через окно смотреть на моросящий дождь. Я молчал о своей встрече с Лебедевым. Сестра, возможно, о ней знала, но тоже молчала.
«Пассажиров, отправляющихся в Мадрид, просят занять места в автобусе!» – объявили по радио. Я встал и вынул руки из карманов своего твидового пальто.
Когда я теперь снова увижусь с сестрой?! Может, через три года, может, через четыре, а может, и никогда… И я сказал:
– Я виделся с господином Лебедевым.
– Знаю, – невозмутимо ответила сестра.
– А тебе известно, что у него жена и ребенок?… Да и вообще этот человек больше ни на что не способен. Типичный неудачник!
– Я уже тебе говорила, По-тян, что не требую от жизни наград, как ты, – не отводя от меня своих больших глаз, медленно проговорила в ответ сестра. И потом, когда я уже садился в автобус, почти шепотом добавила: – И если мне даже суждено скоро умереть, знай, что я была счастлива.
«Глупая! Глупая!» – твердил я про себя, сидя в автобусе. В то же время я прекрасно сознавал, что не имею никакого права осуждать ее.

1 2 3 4 5 6