Что, если жена всего лишь раз и навсегда вошла в образ, чтобы подладиться к нему? Но даже предполагать такое о жене казалось святотатством. И однако, точно волос, попавшийся в супе и приставший к языку, мучила фраза из письма Нарусэ: «Вы спросите, которая из них я?» И еще: «Иногда я сама себе внушаю ужас. Мне жутко».
V
Ночью его разбудил телефонный звонок. Он доносился с нижнего этажа с назойливой требовательностью. Часы на ночном столике высвечивали два часа.
– Телефон! – зашевелилась на соседней кровати жена.
– Пусть звонит.
– Ты думаешь?… Наверно, опять чьи-то шалости.
Сугуро молча слушал пронзительный звон. Наверняка и жена, лежа в темноте, прислушивалась беспокойно. Этот звук казался стоном, идущим со дна души. Бездонная дыра, разинувшая свой зев. И завывающий в ней ветер. То, о чем он еще не писал в своих романах…
В комнате для гостей, как в гримерной, на всех четырех стенах висели зеркала. Сугуро хмуро глядел на свои размноженные отражения. Он попивал чай, который принесла девушка, когда, постучав в дверь, вошел Куримото.
– Зал уже заполнен на восемьдесят процентов. На ваши с Тоно лекции всегда сбегаются домохозяйки.
Серьезный юноша-редактор ни разу не упоминал об их прогулке по злачной улице в Кабукитё. Ясно, что заговорить об этом он считал неприличным по отношению к почтенному писателю.
– О чем сегодня говорит Тоно?
– О галлюцинациях. Такова объявленная тема.
Издательская компания, в которой работал Куримото, раз в месяц приглашала двух лекторов, чтобы выступить перед читательской публикой. Тоно, получивший приглашение выступать вместе с Сугуро, был психологом, придерживающимся фрейдистского направления. Они несколько раз встречались на банкетах. Тема «о галлюцинациях» с фрейдистской точки зрения, очевидно, подразумевала объяснение галлюцинаций, как порождений либидо, но это все, что мог предположить Сугуро.
Куримото ушел, и, когда Сугуро допил чай, появился толстый Тоно. Он, видимо, был прямиком из университета. Положив на гримерный стол новенький атташе-кейс, он сказал писклявым, не вязавшимся с его тучным телом, голосом:
– Я обойдусь без чая. У меня с собой есть кое-что получше. – Точно фокусник, он извлек маленькую фляжку виски. – Перед лекцией я всегда принимаю это.
– Взбадривает?
– Еще как! Глотнешь, и все, кто находится в зале, кажутся какими-то букашками.
– Подходящий пример галлюцинации для твоей сегодняшней лекции, – заметил Сугуро. – Не правда ли, иллюзии столь же полезны, что и реальность?
Вновь появился Куримото и объявил, что все шестьсот мест заполнены. Что, если одно из них занимает Нарусэ? Сугуро послал, не подписавшись, открытку с программой лекций на адрес больницы. Где-то в душе он надеялся, что она придет. Тоно взглянул на стенные часы:
– Осталось двадцать минут. Кажется, я пришел слишком рано.
– Нет, так спокойнее и для меня, выступающего первым, – покачал головой Сугуро. – Кстати, я хотел тебя спросить об одной вещи. Можно?
– Пожалуйста. О чем? – Прополаскивая рот виски, Тоно опасливо заерзал на стуле, слишком миниатюрном для его внушительного туловища.
– Как вы, психоаналитики, объясняете садизм и мазохизм?
– Садизм? Мазохизм?
– Да.
– Надо же, не думал, что тебя интересуют такие вещи! – рассмеялся Тоно. – Ты же христианин?
– Но при этом я писатель, которого волнует все в человеке.
– Ну конечно. Извини. Я не так выразился, просто я всегда относил тебя к писателям, склонным к биофилии.
– Не мог бы ты попроще? Я не силен в специальных терминах.
– Есть такой философ и психолог – Эрих Фромм. Он делит людей на два типа. Существуют писатели, которые по преимуществу любят в человеческой жизни созидательную цельность и гармонию. Например, Мусянокодзи. К ним же можно отнести Ямамото Юдзо. Из иностранных – прежде всего Гете. Таких писателей Фромм относит к биофильному типу. Разве ты не из этой категории?
– Откуда ж мне знать?
– Однако существует и другой тип писателей – те, кого влечет не созидательное будущее, а всё темное, отжившее, по натуре склонны к самоубийству. Классический пример – Дадзай Осаму. Этот тип он называет некрофильским.
– У нас, литераторов, чаще говорят о склонности к разрушению. Но при чем здесь мазохизм?
– Как при чем? Люди, относящиеся к некрофильскому типу, как ты сам сказал, склонны к разрушению. И прежде всего их влечет к саморазрушению, к падению, к деградации. Усиливаясь, эта наклонность проявляется в желании вернуться в неорганическое, инертное состояние.
– Что значит – неорганическое состояние?
– Фрейд выдвигает любопытную гипотезу. Он утверждает, что в человеческом подсознании все еще дремлют миллионы лет истории развития жизни с начала ее зарождения. А зарождению жизни, как известно, предшествовало неорганическое состояние. И люди до сих пор чувствуют позыв вернуться в это изначальное состояние. Особенно явно это проявляется, когда человек долгое время испытывает сильное психическое напряжение. Кто-то ищет выход в самоубийстве. Кто-то стремится к потери чувствительности. Во всем этом очевидно желание вернуться назад, к истокам жизни – инертной материи.
– Эта склонность присуща всем людям? – Сугуро, взглянув на стенные часы, заметил, что до его выступления осталось десять минут.
– Да, в той или иной степени. Но те, у кого она проявляется с особой силой, как я полагаю, и есть мазохисты.
Несмотря на вполне четкие разъяснения, осталась какая-то неудовлетворенность. Неужели поразившее его на видео экстатическое выражение на лице женщины с закапанными воском волосами объясняется исключительно желанием вернуться в неорганическое состояние?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64