Она печально улыбнулась.
— Не верь этому. Мне просто удалось смириться с твоим призванием.
— Джейн, я должен тебе кое-что сказать…
— Слушаю.
— Это случилось позавчера…
— В ночь преступления?
— То был вечер Пасхи и день моей второй годовщины у ессеев. Жрец медленно поднес ко мне руку и подал мацу и вино, чтобы я освятил их согласно праздничному обряду. Я сделал это. Я принял вино и хлеб и благословил их. Я совершил обряд и произнес: «Сие есть кровь моя, сие есть тело мое».
— Слова Иисуса…
— Ритуальная фраза ессеев, та, которую произносит Мессия.
— Они избрали тебя?
— Я их Мессия.
Теперь Джейн смотрела на меня с недоверием и страхом.
— Они тебя избрали, — повторила она, будто боясь в это поверить. — И они избрали тебя в тот момент, когда был убит Эриксон… Думаешь, это совпадение?
Продолжать беседу мы не смогли: в палатку вошел Кошка. На нем были бежевые брюки и белая хлопковая рубашка навыпуск, еще больше подчеркивавшая бледность изможденного лица. Тело его было худым, как у всех археологов, занимающихся раскопками, но рука, которую он мне подал, оказалась крепкой.
— Ари, писец! — воскликнул он. — У вас все в порядке?
— Все хорошо, — ответил я, всматриваясь в его глаза, блестевшие от любопытства.
— Надо же, — бросила Джейн, — значит, вы остались?
— Я сейчас уезжаю…
— Я хотел бы кое-что вам показать, — сказал я, протягивая ему фотографию. — Вы узнаете этот свиток?
— А вы, — косо взглянул на меня Кошка, — вы писец или детектив?
— Это я позвала Ари, потому что он прекрасно знает эти места и все свитки Мертвого моря.
— Да, правильно, помощь нам нужна, тем более что все уходят. Но вы, такой проницательный… — продолжил он, поднося фотографию к глазам. — Даже вы не знаете, что это Серебряный свиток, привезенный профессором Эриксоном после пребывания у самаритян!
— А? — удивилась Джейн. — Я и не знала.
— Он принадлежит к той же эпохе, что и Медный свиток?
Кошка недоуменно вздернул брови.
— Почему профессор не рассказал о нем другим членам экспедиции?
— Потому что там содержатся сведения о…
Он вдруг запнулся.
— О чем?
— О тайном обществе. Видите ли, — более значительным тоном продолжил Кошка, — профессор Эриксон был масоном.
— Джейн мне уже об этом сказала.
— Орден этот очень могущественный. Говорят, что члены общества объединились после провозглашения Америкой независимости и Французской революции. Среди основателей — Джордж Вашингтон, Черчилль и многие политические деятели. И все это потому, что в основе этого ордена лежит древнее знание, касающееся…
— Касающееся чего? — настаивал я.
— Храма. Франкмасоны хотят продолжить работу Хирама, архитектора храма Соломона. По этой причине Эриксон и прибыл для научных изысканий на Святой Земле. Он считал, что надо объединить все религиозные силы, руководствующиеся разумом и придерживающиеся справедливости и права. Он верил в Великого Архитектора, создавшего Вселенную… Он хотел воссоздать Храм. Да, храм Соломона, воплощение духа Божия в камне. И сердце его было наисвятейшим, в нем обитал сам Бог!
— Неужели? — удивился я.
— Что касается Бога, то я не знаю, — пробормотала Джейн. — Но правда то, что франкмасонство оказало большое влияние на ход прогресса в мире, косвенно это затрагивает и Храм.
— Где он сейчас находится? — поинтересовался я.
— Что именно?
— Серебряный свиток.
— Я рылся вчера в его вещах, но не нашел, — ответил Кошка.
Мы еще порасспрашивали археолога, но ничего нового не узнали. Глядя на него, я спрашивал себя, в какую игру он играет и можно ли доверять его информации. Ну а что до его истинных отношений с Эриксоном, тут я не знал, что и думать.
Несколько часов спустя мы катили в джипе Джейн на встречу с самаритянами; эта небольшая община, как и во времена Иисуса, обитала у подошвы горы Гаризим в Наблусе, бывшем Шхеме, в сорока километрах от Кумрана.
— Зачем тебе это надо? — спросила Джейн, не отрывая глаз от извилистой дороги, спускавшейся от лагеря.
— Ради них, — ответил я. — Ради ессеев. И ради тебя.
— Эриксон не был с тобой знаком, — слегка улыбнувшись, сказала она, — но он верил в тебя… Мессия ессеев… Подумать только, Ари. Мне до сих пор не верится.
Пройдя израильский КПП, который разрешил нам въехать на нейтральную полосу между израильской и палестинской территориями, она нажала на акселератор.
— Впереди еще один пост, если там увидят твой паспорт, нас могут не пустить на территорию Палестины. Всюду эта напряженность…
— Я не взял паспорт, — сказал я.
— Почему же?
— Я не знал, что есть «палестинская зона».
— Ах да, я и забыла… Два года в пещерах…
Джейн притормозила перед вторым КПП, над которым развевался палестинский флаг. Охранник в форме цвета хаки, похожей на израильскую, подошел к нам.
Джейн, улыбаясь, опустила боковое стекло, а я вжался в сиденье, стараясь стать незаметным. Она заговорила с ним на арабском.
Охранник, молодой загорелый человек, похоже, удивился, как и я, ее знанию языка. Они обменялись несколькими словами. Солдат вроде бы колебался, потом что-то спросил, показав на меня. От обольстительной улыбки Джейн он сдался и разрешил проехать. Она надавила на газ.
— Джейн, — начал я, — ты говорила обо мне Эриксону, не так ли?
Не взглянув на меня, она улыбнулась.
— Я никогда не скрывала ни где ты жил, ни кем ты был… Мне просто необходимо было говорить о тебе. Ты можешь это понять?
Я улыбнулся про себя. Еще бы не понять… Сколько раз я думал о ней за эти два года. Сколько раз мне хотелось признаться — не важно кому, не важно когда, — что я полюбил ее и любил всегда. Нужно выговориться, когда чувство слишком сильно;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79