За два года до этого я узнал, что отец принадлежал к секте ессеев, но решил выйти из пещер после образования государства Израиль и жить в нем. И я понял, что этот человек с впечатляющей внешностью, сильный своими знаниями, отвагой и верой, обладал харизмой и степенностью патриарха; у него были густые каштановые волосы, тело с тонкими упругими мышцами, черные жгучие глаза, горевшие на лице, озаренном магической улыбкой. Эта улыбка выражала одновременно и бурную деятельность присущего ему ума, и безмятежное спокойствие, которое он черпал в изучении древних текстов. Возможно, потому у этого человека не было возраста; ведь он вобрал в себя все века: он воплощал память времен.
— Да ладно тебе, — пренебрежительно бросил отец. — Ты еще молод. Ты можешь драться. У тебя есть знания и силы, чтобы разгадать эту загадку. Неужели ты поступишь, как пророк Иона, и убежишь от своей миссии?
— Это их дела, — отмахнулся я.
— Нет, не их, а твои, наши. Тот человек принесен в жертву у вас, в ваших владениях, он был одет в ваши ритуальные одежды, И если ты не встанешь, знай, все поиски будут направлены на вас, и секрет вашего существования обязательно откроется. Вас могут обвинить в том, что вы вышли из своих пещер и совершили злодеяние, и посадят на цепь, теперь уж навсегда. Не о битве уже идет речь, а о вашем спасении!
— Писано, что мы должны удалиться с дорог, по которым бродит зло.
Тогда отец подошел к свитку, который я переписывал. Будучи палеографом, специалистом по древним текстам, он интересовался индивидуальными формами письмен, дабы определить дату написания текстов. Несмотря на то, что палеография не такая уж точная наука, поскольку ни один манускрипт не может служить первоисточником, моему отцу удавалось выделить в текстах прогрессию самых ранних форм согласных к наиболее поздним формам. Он помнил все, что ему удалось расшифровать, великолепно улавливая характерные черты каждого изученного фрагмента. Определял качество пергамента, способ его выделки, условия, в которых работал писец, и даже его стиль, особенности чернил, языка, словарного запаса и сюжета. Лингвистические познания позволяли ему свободно читать на греческом и семитских языках, расшифровывать клинописные таблички и ханаанские письмена в виде точек и стрелок, встречающиеся на финикийских, пунических, древнееврейских, эдомитских, арамейских, набатийских, пальмиренийских, тамудийских, сафантийских, самарийских или христианско-палестинских документах. Он остановил палец на следующем пассаже: «Рука Господа простерлась надо мной. Он духом своим вознес меня и опустил посреди долины: она вся была усеяна костями».
— Писано еще во втором веке, что это случится в Конце Света, — пояснил он.
Я проводил отца до выхода из грота. Снаружи стояли люди, была ночь. Лунный свет освещал отвесную скалу, отделявшую нас от остального мира. Вдалеке на темном горизонте выделялись известковые скалы, образующие лунный пейзаж Мертвого моря. На скальном выступе, тянущемся вдоль наших пещер, стояли все десять членов Высшего совета. Там были жрецы Иссахар, Перес и Иов, левиты Асбель, Ехи и Муппим, а также сыновья Израиля Гера, Нааман и Ард в сопровождении жреца Леви, бывшего моим наставником, — мужчина в зрелом возрасте с седыми шелковистыми волосами: кожа его, выдубленная солнцем, напоминала пергамент; у него были тонкие губы и высокомерная осанка. Он-то и приблизился к моему отцу.
— Не забывай, Давид Коэн, — произнес он, — ты связан тайной.
Отец слегка кивнул и, не говоря ни слова, стал, минуя трещины, смело спускаться по невидимой тропе, ведущей в знакомый мир.
* * *
Утром я снял свое облачение и вырядился в старенькую одежонку хасида , которой не касался более двух лет: белая рубашка и черные брюки. После этого я отправился в путь.
Я шел по безмолвной пустыне под давящей жарой; солнце жгло лицо, ослепительный свет резал глаза. Я пробирался через острые обломки скал и валуны, проходил по краям глубоких трещин и оврагов, следуя опасной, невидимой дорогой, известной только ессеям.
Впереди сверкало большое соляное озеро, лежащее на сотни метров ниже уровня моря. Над ним так жарко, что вода из него испаряется, делая озеро еще горше. Его называют Мертвым морем, так как в безжизненной воде не водятся ни рыбы, ни водоросли, в нем не тонут и лодки и очень редко — люди.
К югу — Содом. Содом разрушенный, свидетельство катаклизма, который когда-то покарал эти места. Острый запах серы, ужасающие формы нерукотворных скульптур из песка и горных пород — все свидетельствует здесь о власти Разрушения. Начало конца. Вот почему две тысячи лет назад ессеи пришли в эту пустыню, протянувшуюся к востоку от Иерусалима вплоть до гигантской низины, где улеглись реки Гор и Иордан и Мертвое море; пришли в эти спокойные и глухие места, где можно верить в Конец Света. На юге нашей пустыни есть еще одна, а южнее той — другая, та, где Моисей получил скрижали Завета. И в каждой есть древние роды пастухов, свидетели времен; и люди удаляются от мира, чтобы жить в пустыне и подчиняться ей.
Был полдень, когда я достиг мест, где совершилось преступление. На площадке из глинистого известняка было невыносимо жарко и душно.
Я прошел перед пещерами, отдавшими нашей секте последние из нескольких тысяч манускриптов: некоторые относились к III веку до рождения Иисуса Христа. Именно в 1947 году здесь нашли первый глиняный кувшин. Тогда-то и началась странная история с манускриптами Мертвого морях : было сделано самое необычное археологическое открытие. И все время, пока шли раскопки, пока приходили любопытные и паломники, считалось, что не осталось ничего нового под солнцем Иудеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79