Когда Беатрис стала подростком, ее ежегодные каникулы обставлялись более грандиозно. Тогда они ехали в первом классе спального вагона в поезде, следовавшем в Скарборо, где, как решила мама, были более модные купания, а папа каждое утро, преодолевая песок, совершал прогулки и потом, после полудня, долго отдыхал на плетеном стуле в углу вестибюля гостиницы «Пол и Кот».
Они переодевались к обеду и претендовали на то, чтобы казаться важными людьми из Лондона. Папа выглядел солидно благодаря ухоженным усам, они блестели необычайно выразительно, и часам на золотой цепочке, которая висела на животе. Мама же никогда не отличалась изысканностью. А Беатрис была просто нескладной, неуклюжей и изнывала от скуки. Каникулы всегда были невыносимо скучны.
Никто не мог сравниться с Хокенс, когда она укладывала чемоданы. В последнюю минуту было решено, что Хокенс будет сопровождать их. Как могла Беатрис, которая очень заботилась о своих туалетах, тщательно продуманных ее мужем, обойтись без служанки? Кто же будет содержать их в порядке?
Уильям решил, что это блестящая идея, и только надеялся, что Хокенс хорошо перенесет поездку по морю. Сам он отлично переносил море и был уверен, что его жене тоже не грозит морская болезнь. Будет скверно, если служанка не вынесет качку.
Хокенс сказала, что она уверена, все будет хорошо, но что бы ни случилось, она не выпустит из поля зрения багаж.
Простодушной Беатрис показалось, что багажа слишком много для такой далекой поездки – три дорожных сундучка, три чемодана, две коробки для шляп, футляр для ее драгоценностей, дорожные пледы, зонты – ее и Уильяма, тяжелое на меховой подкладке пальто Уильяма (потому что пролив Ла Манш, как известно, холодный) и ее длинная мохеровая пелерина с таким же капюшоном. В ее дорожном сундучке, так заботливо упакованном Хокенс, лежали ночная рубашка ручной работы и сорочки, нижние юбки, пеньюары, туфли, домашние тапочки и халаты, на всякий случай коробочка со швейными принадлежностями, которые могли пригодиться, и маленькая домашняя аптечка со всем необходимым, книги (потому что она лелеяла надежду, что станет читать Уильяму вслух, пока он будет нежиться на солнце), принадлежности для эскизов, на случай если они почувствуют желание сделать наброски и попадут на итальянские озера, купальный костюм, если действительно будет хорошая погода, бинокль (может быть, они посетят оперу в Париже или Милане), корзина с фарфоровой крышкой, увенчанная эмблемой «Королевские Дерби», ножи и вилки с серебряными ручками и маленький серебряный стаканчик на глоток рома или бренди.
Действительно, подумала Беатрис, экстравагантные набеги мамы в любимый средним классом магазин богатых Скарборо, никак не могли сравниться с тем, что у нас в багаже. Мы так оснастились, что могли бы отсутствовать годы.
Папа кричал, изумленный разнообразием багажа:
– Может, они думают, что отправляются на дикий африканский континент, где нет никакой цивилизации?
Мама сказала отрывисто и подавленно, что их дочь должна поддерживать воззрения мистера Уильяма Овертона. Уильям же сказал только, что она взяла слишком много платьев. После этого он захотел отобрать из них кое-какие английских фасонов для поездки в Париж.
Мисс Овертон добавила тусклым голосом: – И духи, Уильям. Ей необходимо иметь духи. «Разве от меня плохо пахнет?» – пришла в ярость Беатрис. Она хотела нравиться беспечному Уильяму, но две мысли промелькнули в голове. Первая, что ему не по вкусу платья, которые она носит, а вторая, что ей предлагали истратить ее деньги на духи.
Перед ее замужеством проводились бесконечные откровенные обсуждения с адвокатом Овертонов, седым, обходительным, проницательным мужчиной, представляющим одну сторону, и адвокатом папы, менее лощеным, но очень умным, – представляющим другую сторону. Папа настаивал, чтобы его адвокат отвергал передачу какой-либо недвижимости на имя Уильяма. Магазин «Боннингтон» должен принадлежать исключительно Беатрис. Как она поступит с ним, когда он умрет, – это ее дело. Но это произойдет не скоро. Благодаря такой сделке Беатрис будет знать, как выглядело это унизительное замужество.
Однако Беатрис думала, как глуп и недальновиден ее папа. Почему она должна отделять свое имущество и упрямо твердить «на двадцать лет»? Она все же женщина и хочет быть любимой. Двадцать лет слишком большой срок, чтобы Уильям ждал, пока получит все, что она хотела ему дать. К тому же двадцать лет – предполагаемое время, оно может быть длиннее или короче. Конечно, в свои пятьдесят лет папа выглядит внешне здоровым и энергичным. Можно представить себе, что он благополучно доживет до восьмидесяти, или он думает, что, когда Уильяму будет пятьдесят, он все еще станет жить на папины щедроты? Без сомнения, более важно сделать все сейчас, чтобы ее муж был независим. Папе придется снять со своего счета в банке значительную сумму, чтобы содержать их.
– Он не должен чувствовать себя зависимым от меня, – настаивала Беатрис, – это будет столь же унизительно.
– Мое слово твердое, – сказал папа кисло, – тысячу в год.
– Изрядно, – подтвердил его адвокат.
– О нет, папа! В конце концов две тысячи. Ведь я должна заплатить за ремонт Овертон Хауза. Пожалуйста, папа. Теперь это наша семья.
– Ваша семья, – поправил ее папа. – Значит, молодой человек получит две тысячи, чтобы тратить их на пустяки?
– Но он джентльмен! – сказала Беатрис, и в ее голосе прозвучали нотки упрямства.
– Чепуха! – запротестовал папа, грохнув кулаком по столу. – Ты ничего не видишь, ты ослеплена блеском, и тебе вскружили голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116