Ее собственные сыновья, прыгая по ступенькам, спешили за ней — два темноволосых сорванца десяти и семи лет. Мальчики громко кричали от волнения, а под ногами у них метались собаки. Жена Овейна была дочерью принца Арвистли из центрального Уэльса, и ее шустрые сынишки унаследовали темные волосы матери. За двумя мальчиками следовал еще один, постарше, лет пятнадцати-шестнадцати. Он более степенно спустился по лестнице и уверенно направился прямо к Овейну, который обнял его с явной нежностью. Этот был светловолосый, как отец, но оттенок волос у сына был темнее — цвет чистого золота. Мальчик походил на Овейна, но если отец обладал просто приятной мужественной внешностью, то красота его сына поражала. Он был высокий, прямой, с атлетической грацией движений и не мог бы остаться незамеченным, в какой бы компании ни оказался. Даже на расстоянии северная синева глаз мальчика была ослепительной, словно солнце просвечивало сквозь сапфиры. Увидев его, брат Марк затаил дыхание.
— Его сын? — спросил он благоговейным шепотом.
— Но не ее, — сказал Кадфаэль. — Еще один, как Хайвел.
— Таких не может быть много в этом мире, — заметил Марк, не в силах отвести взгляд. Красотой других он любовался с нескрываемой доброжелательной восторженностью, считая себя самым некрасивым и незначительным из смертных.
— Такой и существует в единственном экземпляре, парень. Как тебе хорошо известно, любой человек, будь он светлым или темноволосым, неповторим, — заявил Кадфаэль, вновь задумавшись о неповторимости если уж не души, то телесной оболочки, вмещающей ее. — И все же у этого мальчика есть чуть ли не двойник — там, у нас, в Шрусбери. Его имя Рун. Взглянув на нашего брата Руна, после того как его посетила святая Уинифред, ты бы мог подумать, что один из них — удивительное эхо другого.
«Даже имя! И конечно же, — подумал Марк, с удовольствием вспоминая самого младшего из своих братьев в Шрусбери, — именно так должен выглядеть принц, сын принца, а также и святой, находящийся под покровительством другой святой. Весь — сияние и чистота, весь — открытость и безмятежность. Неудивительно, что отец, распознавший чудо, любит его больше остальных детей».
— Интересно, — произнес Кадфаэль, обращаясь, скорее, к себе самому и неумышленно омрачая свет, который созерцал Марк, — как будут к нему относиться двое ее собственных сыновей, когда все они вырастут?
— Невозможно, — твердо сказал Марк, — чтобы они когда-нибудь пожелали ему зла, далее если жажда власти и алчность к земле иногда делают братьев врагами. Этого юношу никто не сможет ненавидеть.
Совсем рядом кто-то сдержанно и печально произнес:
— Брат, я завидую твоей уверенности, но ни за что бы не стал ее разделять, так как истина слишком болезненна. Нет человека, которого не было бы за что ненавидеть, несмотря на все его достоинства. И нет человека, которого нельзя любить вопреки разуму. — Кюхелин, незаметно пробравшись в водовороте спешившихся всадников, их лошадей, собак, слуг и детей, подошел к ним. Этот обычно очень тихий человек был весьма встревожен. Замечание его прозвучало неожиданно. Кадфаэль обернулся как раз в тот момент и поймал взгляд молодого человека, с нежностью смотревшего на мальчика Руна, но вдруг взгляд этот стал холодным: Руна заслонила чья-то фигура. Кюхелин неотрывно следил за вставшим между ним и принцем человеком, и вначале Кадфаэлю показалось, что этот интерес имеет отвлеченный характер, но вскоре взгляд Кюхелина стал враждебным. Возможно, тут было и нечто иное, чем враждебность, — несомненное подозрение.
Молодой человек примерно одних лет с Кюхелином, похожий на него фигурой и цветом волос, хотя и с более тонкими чертами лица, стоял несколько поодаль, наблюдая за суматохой, царившей вокруг. Он стоял прислонившись к стене, руки его были скрещены на груди, и казалось, шумное прибытие кортежа принца не имеет к нему никакого отношения. Внезапно его поза бесстрастного наблюдателя изменилась, и он пересек пространство между Кюхелином и обнявшимися отцом и сыном, заслонив от взгляда Кюхелина сияющее лицо Руна. Значит, что-то из увиденного все-таки затронуло этого так похожего на Кюхелина молодого человека и кто-то из прибывших значил для него больше, чем церковники из святого Асафа и всадники из охраны Овейна. Проследив взглядом, Кадфаэль увидел, что тот схватил за рукав одного из спешившихся всадников. От этого прикосновения Блери ап Рис обернулся и оказался лицом к лицу с подошедшим молодым человеком. Блери узнал его, но прореагировал весьма сдержанно. На какое-то мгновение взгляды обоих потеплели, но лицо Блери сразу же стало непроницаемым, и юноша, поняв его, ограничился лишь официальным приветствием. Очевидно, не было нужды притворяться, что они не знают друг друга, но ни к чему было и раскрывать, насколько близко это знакомство.
Бросив взгляд через плечо, Кадфаэль спросил Кюхелина:
— Гвион?
— Гвион!
— Они близкие знакомые?
— Нет. Не более близкие, чем обычно бывают вассалы одного господина.
— Этого может быть довольно, чтобы случилась беда, — обеспокоенно проговорил Кадфаэль. — Как ты мне говорил, Гвион дал слово не пытаться бежать. Но он не обещал нарушить клятву, данную Кадваладру.
— Вполне естественно, что он подошел поздороваться с другим вассалом, — спокойно ответил Кюхелин. — Он сдержит слово. Что касается Блери ап Риса, то я прослежу за тем, чтобы условия его пребывания здесь не были нарушены. — Встряхнув головой, он взял обоих монахов под руки. В это время принц вместе с женой и сыновьями поднимались по лестнице в зал и за ними не спеша следовали самые близкие из домочадцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76