Вынужденный серьезно отнестись к своим противникам и взяться за оружие, Стефан остался верен себе: в случае необходимости он действовал решительно и сурово, однако всегда был готов принять и простить кающихся. И каков же был результат? Он их щадил, а они злоупотребляли его добротой и презирали его за это. Продвигаясь на север, во владения мятежников, Стефан довольствовался выражением покорности с их стороны, оставляя виновных без наказания, а в итоге местные бароны принимали его доброту за слабость и вовсе не спешили искупить свою вину верной службой.
Ну что ж, завтра на рассвете — штурм, который решит судьбу гарнизона Шрусбери и послужит уроком непокорным раз и навсегда. И если эти упрямцы из Центральной Англии не желают прислушаться к призывам своего короля, сложить оружие и выразить ему покорность, им придется приползти на брюхе, чтобы спасти свои шкуры. Что же касается Арнульфа Гесденского, который изрыгал хулу на короля со стен Шрусбери, то он горько пожалеет о своем бесстыдстве. Но сожаление его не будет долгим, ибо и жизнь его долго не продлится.
Под вечер в своем походном шатре король держал совет с Жильбером Прескотом, доверенным лицом Стефана, который был назначен шерифом Шрусбери, хотя и не имел еще возможности вступить в должность, и Виллемом Тен Хейтом, капитаном фламандских наемников. Это было примерно в то самое время, когда брат Кадфаэль и Годрик мыли руки и приводили в порядок одежду, собираясь к вечерне. Стефан не сумел заручиться военной поддержкой со стороны местного дворянства, и посему ему приходилось полагаться на своих фламандцев. Население же их ненавидело и как чужеземцев, и как бессердечных наемников, которым все одно — что напиться, что деревню спалить, что сделать и то, и другое. Удача сопутствовала Тен Хейту, рыжеволосому верзиле с длинными усами, и в свои тридцать лет он прослыл многоопытным воякой. Прескоту уже перевалило за пятьдесят. Спокойный и немногословный, этот рыцарь был умелым и грозным воином и осмотрительным советником. Прескот не был сторонником крайних мер, но сейчас даже он высказывался за самое суровое наказание.
— Вы, ваша милость, уже проявили великодушие, и им бесстыдно воспользовались, вам же во вред. Надобно нагнать на них страху.
— Только сперва, — сухо заметил Стефан, — было бы нехудо захватить замок и город.
— Это ваша милость может считать уже сделанным. То, что мы наметили на утро, откроет нам ворота Шрусбери. И если Фиц Аллан, Эдни и Гесден останутся в живых после приступа, ваша милость сможет обойтись с ними, как задумано. Что касается простых воинов, то я бы посоветовал, для острастки, не пощадить и их.
Король вполне мог бы удовлетвориться мщением трем главарям мятежа. Вильям Фиц Аллан был обязан ему должностью шерифа Шрусбери, и все же посмел захватить замок и удерживать его от имени Матильды. Фальк Эдни, крупнейший из вассалов Фиц Аллана, не только потворствовал этой измене, но и всем сердцем поддержал своего вероломного сеньора. А Гесден... Теперь все проклятия, что изрыгали его уста, обратятся против него самого. Остальные просто пешки, марионетки, и если для пользы дела придется пустить их в расход, то так тому и быть.
— Как я слышал, — сказал Прескот, — в городе поговаривают, что Фиц Аллан успел отослать жену и детей до того, как мы перекрыли дорогу на север. Но у Эдни тоже есть ребенок, дочь, и говорят, что она по-прежнему в городе. Они заблаговременно удалили всех женщин из замка.
Прескот сам был родом из этого графства, и всех местных баронов знал по меньшей мере по имени.
— Дочь Эдни с детских лет обручена с Хью, сыном Роберта Берингара из Мэзбери, что у Освестри, — продолжал он. — Их земли граничат. Я потому упоминаю об этом, ваша милость, что это тот самый человек, который сейчас дожидается аудиенции. Используйте его, как сочтете нужным, но знайте, что до сего дня он был приспешником Фиц Аллана, а стало быть, врагом вашей милости. Так что решайте сами. Если он задумал переметнуться на вашу сторону — это очень хорошо, ибо у него под началом немало людей, и он может нам пригодиться, но я бы не стал слишком ему доверять.
Офицер стражи вошел в шатер и замер, ожидая, когда ему разрешат говорить. Это был Адам Курсель, правая рука Прескота, виднейший его вассал, в свои тридцать лет уже повидавший немало сражений.
— Двое дожидаются аудиенции у вашей милости, — заговорил Курсель, когда король обернулся, давая понять, что увидел его, — в том числе леди. Не соблаговолите ли вы принять ее первой? Она еще нигде не устроилась на ночь, и ввиду позднего часа... Эта молодая леди говорит, что ее имя Элин Сивард, и она недавно похоронила отца, который всегда был вашим сторонником.
— Время нас поджимает, — отозвался король, — пусть войдут вместе, а леди будет говорить первой.
Курсель за руку ввел в королевский шатер девушку, выказывая ей всяческие знаки внимания и восхищения, которых она, несомненно, заслуживала. Девушка была стройна, и, вероятно, ей было не больше восемнадцати лет. Строгое траурное облачение — белая шапочка и плат, из-под которого выбилось несколько прядей золотистых волос, лишь подчеркивало очарование юности и придавало ей трогательный вид. Держалась она робко, но с достоинством, даже с какой-то наивной гордостью. При виде короля девушка присела, и ее большие глаза цвета темных ирисов удивленно расширились: она явно не ожидала, что государь так хорош собой.
— Сударыня, — промолвил Стефан, протягивая ей руку, — я только что услышал о вашей потере и от всего сердца скорблю вместе с вами. Если я могу быть чем-нибудь вам полезен, располагайте мной — я в вашем распоряжении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13