Однако при всем при том, — задумчиво добавил Хью, — я не рискнул бы утверждать, что он вовсе не готовится к встрече с ней. Она собрала свои силы, а он будет собирать свои, и когда у него наберется достаточно войска, как знать, может, и решит нагрянуть к ней!
— Во всяком случае, — заметил Кадфаэль, — ты хоть можешь вздохнуть посвободней, пока они там затаили дыхание.
Хью рассмеялся и кивнул.
— Пока эта парочка в раздоре друг с другом, им уж во всяком случае не до меня и нашего графства. И даже если они придут к соглашению и императрица снова перетянет епископа на свою сторону, сторонники короля все же выиграют на этом несколько недель. А не договорятся — и слава Богу! Пусть лучше между собой дерутся, чем поливают нас дождем из стрел.
— Ты думаешь, епископ решится выступить против императрицы?
— Она обращается с ним так же высокомерно, как с любым из своих подданных. Если он еще и не изменил ей, то по меньшей мере отказал в повиновении и, очевидно, понимает, во что может обойтись ему это упрямство, попади он ей в руки. Раз уж она заковала в цепи короля, то вряд ли побоится сделать то же самое с епископом. Думается мне, сейчас его преосвященство укрепляет свой замок Уолвеси и спешно созывает своих вассалов, чтобы быть наготове, если дело дойдет до осады. Если уж он вздумал торговаться с императрицей, то ему не помешает иметь за спиной войско.
— Войско королевы? — предположил Кадфаэль.
Хью, собиравшийся обратно в город, уже начал поворачивать коня, но обернулся через плечо и с усмешкой взглянул на монаха блестящими черными глазами, в которых плясали огоньки.
— А вот это еще как сказать! Сдается мне, что первый гонец, которого пошлют из епископского замка с просьбой о помощи, отправится прямиком к императрице Матильде.
Кадфаэль двигался к окраине города, туда, где за длинной плетеной изгородью уже виднелись часовня и приют.
— Брат Кадфаэль… — заговорил шедший рядом Освин.
— Что, сынок?
— Неужто императрица и впрямь осмелится наложить оковы на епископа Винчестерского? Ведь он же легат самого Папы?
— Кто знает? Только, скажу я тебе, на свете найдется немного такого, на что бы она не осмелилась.
— Но тогда… Это значит, что они будут сражаться…
У Освина аж дух захватило от подобного предположения. Сама эта мысль показалась ему кощунственной. Он взглянул на Кадфаэля и промолвил:
— Брат, ты повидал свет и участвовал во многих битвах. Я знаю, что некоторые епископы и иные высокие служители Святой Церкви сражались за освобождение Гроба Господня от неверных. Но как может слуга Божий обнажить меч ради суетной мирской цели?
Как да почему, подумал Кадфаэль, это одному Господу ведомо, да только и прежде служители церкви брались за оружие, и впредь, надо полагать, от этого не откажутся.
— Видишь ли, — осторожно промолвил он, — может статься, что защита собственной жизни, свободы и безопасности кажется лорду епископу не такой уж суетной целью. Иным служителям Божьим приходилось со смирением принимать мученический венец, но, само собой, они шли на это только во имя веры. А какой прок нашей Святой Церкви от мертвого епископа, а Папе — от легата, гниющего в темнице?
Несколько минут брат Освин молча шагал рядом с Кадфаэлем, переваривая услышанное и обдумывая приведенные ему доводы. Юноше они представлялись сомнительными, но он не спешил высказывать свое мнение, полагая, что, возможно, не до конца понял аргументы наставника. Наконец он решился и спросил простодушно:
— Брат Кадфаэль, ты, вступив в наш орден, отрекся от насилия. Скажи, мог бы ты снова взять в руки оружие? Ради какой угодно цели?
— Сынок, — отозвался Кадфаэль, — ты имеешь привычку задавать такие вопросы, на которые просто невозможно ответить определенно. Ну почем я знаю, как бы я поступил, оказавшись в отчаянном положении? Как и подобает монаху нашего ордена, я не хотел бы осквернить своих рук насилием, но разве я смогу остаться равнодушным, увидев, как глумятся над беспомощным и невинным? Имей в виду, что даже епископам вручен посох для того, чтобы они как истинные пастыри могли защищать и оберегать свое стадо. Ну да ладно, предоставь принцам, императрицам и рыцарям заниматься своим делом — сражаться, а тебе лучше заняться своим — лечением страждущих.
Они подошли к подножию холма. К открытой калитке в плетеной ограде вела протоптанная множеством ног тропинка. Отсюда видны были скромная часовня и башенка над крышей богадельни. Брат Освин резво устремился вверх по склону. Лицо его светилось простодушной верой, и он готов был все силы отдать служению скорбящим. Надо надеяться, здесь ему не придется остерегаться ловушек, а если поначалу он в чем-то и ошибется, то вряд ли это остудит его горячее рвение.
— Помни, сынок, чему я тебя учил, — с трудом поспевая за юношей, на ходу наставлял брат Кадфаэль. — Слушайся во всем брата Симона. Некоторое время тебе придется поработать под его началом, как и он прежде трудился под надзором брата Марка. Главный смотритель здесь — один мирянин из предместья, но ты не часто будешь с ним встречаться: наведывается он сюда от случая к случаю, хотя бывает, что и проверку затеет. Но в общем-то он человек добрый и всегда прислушивается к советам тех, кто более сведущ во врачевании. Да и я буду рядом — и сейчас, и всякий раз, когда у тебя возникнет во мне нужда. Пойдем, я покажу тебе, что к чему.
Брат Симон был круглолицым, добродушным на вид человеком лет сорока. Он вышел на крыльцо, чтобы встретить прибывших, рядом с ним был неуклюжий мальчонка лет двенадцати. Глаза мальчугана покрывали бельма — он был слеп, но во всем остальном выглядел вполне здоровым и даже миловидным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12