Но не время было расслабляться. Турок, пытавшийся уже однажды погубить их всех, только что завладел третьим камнем Николя Фламеля. Не было и речи о том, чтобы выпустить его даже за пределы площади Святого Марка. Виргилий выпрямился и бросился вон из крипты, как никогда решительно настроенный отобрать у турка то, что, как он считал, в известной мере принадлежало им. Мустафа в это время проходил мимо колонны, за которой пряталась Мариетта.
«Пьер поджидает его у выхода», — эта мысль подбодрила Виргилия, на какое-то время упустившего турка из виду. Он бросился к Мариетте.
— Камень у него!
Оба на цыпочках двинулись к выходу. И в ту минуту, когда они выходили, до них донеслось:
— Вот ты где, негодяй, подонок, убийца! Ты убил Зорзи!Теперь твой черед сдохнуть!
Пьер из своего укрытия-засады также услышал эти оскорбления. Он нагнал Виргилия и Мариетту, и все трое вышли на паперть. Каково же было их изумление, когда в двух шагах от центрального портала они увидели Лионелло Зена, приставившего шпагу к груди Мустафы. Друзья отпрянули. Ни один из тех двоих их не заметил. Турок вынул саблю, которая висела у него на поясе, и потряс ею перед патрицием.
— Ты не отомстишь ни за своего друга Зорзи, ни за кого другого, — хохоча, отвечал он. — Потому как я расправлюсь с тобой раньше!
Между ними завязалась нешуточная битва: один был ослеплен желанием отомстить, другой — непомерной гордыней. Сабля была тяжелее шпаги, но шпага длиннее сабли; оба в совершенстве владели оружием. Когда они скрещивали его, то высекались фонтаны голубых искр. Лионелло дрался элегантно, как то пристало патрицию, легко делал эстокады и отражал удары. Он держал эфес так, словно это птичка: не слишком сжимая, чтобы она не задохнулась, но и не слишком свободно, чтобы не упорхнула. Кара вкладывал в саблю всю свою могучую силу. Он держал ее двумя руками и молотил без остановки, казалось, он вот-вот прикончит противника. Не нужно было быть пророком, чтобы понять — это битва не на жизнь, а на смерть.
Кончик шпаги задел доломан мусульманина. На нем медленно проступило красное пятно. Турок взревел. Его удары сделались еще более мощными и яростными. Дуэль не выдыхалась, наоборот, принимала все более угрожающий характер. Искры так и летели из-под скрещенных клинков, скрежет и визг металла усиливался, слышно было, как гудит располосованный, иссеченный воздух. Прозвенев в пустоте, сабля коснулась-таки ноги замешкавшегося на долю секунды дворянина. Кровь выступила на чулке и залила туфлю. Но боль была ничто в сравнении с охватившим его бешенством. Он совершил столь виртуозный и неожиданный выпад и нанес такой молниеносный скрытный удар, что Мустафа увернуться не смог: кончик шпаги проткнул ему скулу и вышел красный от крови. Этот второй удар, достигший цели, исторг у него вопль:
— Христианская собака!
С удвоенной силой атаковал он Лионелло, но тот предусмотрел такой поворот схватки и, легкий и подвижный, стал уклоняться то влево, то вправо, уворачиваясь от ударов сабли. Несмотря на раненую ногу, он счастливо избежал града впечатляющих ударов, вызвавших перепуганные возгласы ротозеев, собравшихся на паперти.
Один из зевак случайно толкнул Виргилия; сам того не желая, он был вынужден сделать шаг вперед, выступив из толпы. Всего несколько шагов отделяло его от дерущихся. Лионелло и Кара повернули в его сторону головы. Узнав Предома, которого он давно перестал числить среди живых, турок отпрянул в замешательстве. Эта заминка позволила Лионелло сделать решающий выпад с резким выбросом руки вперед. Шпага проткнула грудь Мустафы в том месте, где находится сердце. Он рухнул наземь. Предом бросился к нему. Рубашка турка быстро намокала кровью, его лицо стало мертвенным. Он агонизировал. Красная пена выступила в уголках рта. Виргилий склонился над ним.
— Пре… дом… — выговорил умирающий из последних сил.
— А ты думал, я на том свете, а, Кара Мустафа? Но тебе не удалось убить меня, как ты убил Атику и Зорзи.
Пелена в глазах поверженного сменилась непониманием. Он икнул, выплюнул кровь и еще послушными губами прошептал:
— Я не… убивал… Атику.
В эту минуту к ним подошел Лионелло Зен. Он встал на колени возле Кары и насмешливым провоцирующим тоном спросил:
— Может, господину позвать имама? Да нет, я сам выдам ему разрешение в ад!
Вероятно, Зену стоило воздержаться от насмешки и не стоило так откидывать голову, разражаясь хохотом. Потому как, собрав остатки сил, в сверхчеловеческом усилии, Кара Мустафа, дотоле не выпускавший сабли, поднял руку и одним ударом отсек венецианцу голову. Она отделилась от туловища, сотрясаемого конвульсиями, и отскочила в сторону на аршин. Из сонной артерии выплеснулся столп крови. Теплая, липкая, алая лужа залила паперть базилики. На глазах собравшихся зевак противники в одно и то же время испустили дух. Отходя, турок перевернулся на бок. Привязанная к поясу мошна раскрылась, из нее выкатились три камешка: черный, серый и белый — все как на подбор кругленькие и с иероглифами. Виргилий подобрал их. Держа их на ладони, он вспомнил последние слова Мустафы: «Я не убивал Атику».
Миновало лето красное. Если бы Виргилия попросили описать его, он бы так и сказал: это было самое красное, самое распрекрасное лето его жизни. Но никто его ни о чем не спрашивал, и это, возможно, также способствовало тому, что для него, как и для его возлюбленной, не было более счастливого времени. Им не нужно было отвечать ни на чьи расспросы, никому давать отчета. Предом и Пьер окончили университет и вернулись в город дожей. Дядя Чезаре, малышка Мариетта и ее кормилица приняли их с распростертыми объятиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95