В руке лесного духа вдруг появился факел, который он, не дожидаясь поощрительных криков толпы, несколько раз ткнул в разные места сложенного под деревом хвороста. Словно по условному знаку, наступила мертвая тишина. Барабаны смолкли, и огонь с нарастающим треском принялся пожирать сухой хворост. Языки пламени поднялись до ветвей дерева. Подвешенные к сучьям мешки начали сокращаться, словно гигантские сердца. По двору разнесся жалобный вопль заживо поджариваемых животных, эхом отдаваясь от высоких каменных стен. Кошачьи крики наконец превратились в едва слышное шипение, заглушённое ликующим ревом толпы.
Весь этот спектакль продолжался не более нескольких минут. Люди в масках исполнили разнузданный танец вокруг ярко полыхавшего дерева, чем заставили стоявших зевак тоже пуститься в пляс, а в это время сотня гостей под торжествующие звуки барабанов и труб направилась к западному порталу, к входу в большой бальный зал.
Лесной дух подвел свею нимфу к главному столу и принялся с удовольствием наблюдать, как постепенно заполняются места за другими столами. Как только гости расселись на свои места, в зал со всех сторон вбежали другие лесные духи и нимфы. Они собрались в середине зала, образовав фигуру сердца, и начали фантастический танец под звуки скрипок, флейт и цитр. Танцующие были обуты в специальные деревянные башмаки, похожие на лошадиные копыта, которыми танцоры отбивали музыкальный такт. Мало-помалу эти движения перешли в сарабанду. Из сердца время от времени выходила очередная пара танцующих и, сделав несколько па, застывала на месте, освобождая место другим парам. Когда последняя пара покинула свое место, сердце превратилось в несколько раздутую букву G, украсившую пол бального зала. Буква тотчас исчезла, только для того, чтобы превратиться в изображение королевской лилии. Музыкальный ритм снова сменился. Двадцать четыре пары обутых в копыта танцоров, подчиняясь контрапункту ритмичных ударов, образовали на полу последнюю фигуру. На этот раз глазам изумленной публики предстала большая буква Н, которая, едва возникнув, тотчас исчезла вместе с танцорами, уступив место банкетной телеге, которую в мгновение ока вкатили в середину зала.
Аплодисменты танцорам без перерыва перешли в настоящую овацию прибывшим блюдам. Подали жаркое из телячьих почек с горчицей и имбирем. За паштетами и супами всех видов последовали копченые, кровяные, горчичные колбасы, жареное и копченое мясо, разложенное на бесчисленных богато украшенных блюдах. Вслед за ними в мгновение ока появились копченые говяжьи языки и дичь — кулики, куропатки, каплуны, петухи и утки. Копченые и жареные цапли и козлы появились с кухни только затем, чтобы тотчас уступить место сырам, сладостям, взбитым сливкам и вареньям. Когда принесли вино, к нему подали ломтики копченого мяса, икру, свежее масло, гороховое пюре, шпинат, десятки видов салата, копченого лосося и устриц. Словно этого могло не хватить, тотчас на стол хлынули дары рек — форели, усачи, хариусы, щуки и лини, увенчанные лягушачьими лапками и раками. Под конец повара подали манную кашу, сливы, инжир, виноград, финики, орехи, артишоки и все, о чем можно было и забыть на этом пиру, который сделал бы честь самому Гаргантюа.
Шико с довольным видом следил за ходом празднества. Король и герцогиня с удовольствием ели, шепча друг другу любезности, прикрывшись своими эфемерными масками. Зал был празднично освещен, и запахи блюд смешивались с ароматом вин и благовонных трав, помещенных в расставленные по углам латунные сосуды. Обстановка царила самая непринужденная, как и всегда в окружении этого короля, который половину своей жизни провел в палатках и траншеях и который при всякой возможности старался бежать от жестких порядков придворного этикета и поохотиться в лесу, оказавшись на природе со своими спутниками. Шико вспомнилось то комическое впечатление, которое оставили после себя испанцы, которые в прошлом году прибыли к французскому двору по случаю заключения Вервенского мира. Их воротило с души при виде легкомысленных обычаев, короля, играющего в мяч, и его рваной нижней сорочки. Шико ухмыльнулся, вспомнив, как испанцы в своих больших белых брыжах, в которых утопали их головы, стояли на краю игрового поля, выделяясь на общем фоне, как неуместные на здоровой коже фурункулы. Они постоянно жаловались на то, что при французском дворе совершенно невозможно выспаться, так как увеселениям не видно конца. Когда испанцы раньше срока покидали двор, было видно, что они вымотаны и еле держатся в седлах. Интересно, что бы они сказали о сегодняшнем празднике?
Взгляд придворного шута снова остановился на королевской парочке. Наварра был в превосходном расположении духа, потчевал свою ненаглядную госпожу самыми сладкими кусочками лучших блюд и то и дело обнимал ее, не обращая ни малейшего внимания на опостылевший этикет и запечатлевая поцелуй за поцелуем на раскрасневшейся от радостного возбуждения щечке. Сама же герцогиня сияла, как букет свежесрезанных магнолий. Та крошечная жизнь, которая теплилась в ее чреве уже несколько месяцев, придавала ее обличью неповторимый блеск и была уже видна сквозь одежду. Какая изумительная пара, думал малорослый шут, сидя в своем углу возле двери, откуда он с некоторой долей зависти смотрел на обоих. Воистину, во всем христианском мире не найти более прекрасной, более привлекательной королевы. Как грациозно и в то же время решительно держит она свою прекрасную головку. Как непосредственно, без всякой претензии на фальшивую простоту, она ведет себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135