— Один вопрос. Лоретта сказала, что ты писала ей письма, в которых говорилось, что у тебя все прекрасно. Зачем, ради всего святого? Неужели ты хоть на секунду сомневалась, что Охотник тут же примчится? Да он пешком прошел бы весь путь, если было бы нужно.
Эми с трудом проглотила ком в горле и только потом опять обрела голос:
— Я, м-м-м, Генри стоял у меня за спиной и диктовал мне, что писать. Пока не сдох последний мул, он сам отвозил эти письма к соседу, а тот переправлял их на почту. — Она заставила себя взглянуть на него, дар речи опять покинул ее. — К-когда, ты сказал, уезжаешь?
— Сегодня. Хочешь посмотреть, как за мной осядет пыль?
Эми увидела боль в его глазах. Она сложила руки на коленях и проглотила отрицание.
— Мне хотелось бы, чтобы ты посмотрела на все это с моей точки зрения, — прошептал он. — Когда я начинаю вспоминать все, что я за это время сказал и сделал.,. — Он оборвал себя к снял кофейник с огня. — Мне следовало бы понимать тебя лучше.
Она наклонила голову, глядя на швы между досками в добела выскобленном полу. Красные отблески от печи местами окрашивали его в цвет крови.
— Мне не надо, чтобы меня понимали. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Теперь это до меня дошло. — Он подавил еще один вздох. — А насчет вчерашней ночи…
— Я лгала. — Она вскинула голову, и их взгляды встретились. Молчание становилось напряженным. — Я лгала, потому что мне было страшно.
— Я знаю.
— Нет, ты не можешь этого знать. — Она закрыла глаза, не в силах глядеть на него. — Ты мужчина. Для тебя все это по-другому.
— Думаю, теперь я в состоянии понять тебя. Свифт горел желанием вытереть слезы с ее щек, взять ее в руки и крепко прижать к себе. Но она боролась со слезами, боролась с воспоминаниями, испуганная чем-то. И явно не хотела делиться с ним. И пока в ней шла эта борьба, он не осмеливался дотронуться до нее.
— Ты боялась, что, если признаешься, что тебе понравился поцелуй, я потребую большего, что я женюсь на тебе. И тогда твоя жизнь больше не будет принадлежать тебе.
Из груди у нее вырвался какой-то странный звук — не то смех, не то рыдание.
— Какая жизнь? — Она вскинула ресницы и вытерла слезы со щек дрожащими пальцами. — Ты понимаешь, что этот дом и все, что я нажила, станет твоим, если я выйду за тебя? Даже моя одежда! Если ты решишь все продать и пустить деньги по ветру, мне абсолютно нечего будет возразить.
— Конечно же будет.
— По закону нет.
— Так из-за этого весь шум? Из-за вещей, которые принадлежат тебе?
Яркая краска залила ее бледные щеки.
— Нет, из-за того, что я сама буду принадлежать кому-то. Тебе! Или любому другому!
Слова пулями вылетали из ее рта, решительные и грубые. По растерянному выражению ее лица Свифт видел, что она совсем не собиралась произносить их и уже хотела взять назад.
— Принадлежать, Эми?
— Да, принадлежать! Ты хоть можешь себе представить, как это выглядит — быть чьей-то собственностью?
Свифт знал, что наконец-то он вытянул из нее правду, но испытывал при этом смущение, которого не испытывал никогда в жизни. Конечно же, он будет считать ее своей собственностью, если женится на ней, так же как и она его — своей.
— Я не совсем уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду.
— Это просто. Если я выйду за тебя замуж, я буду принадлежать тебе. Если я рожу детей, они тоже будут принадлежать тебе. А ты знаешь, что сказали наши соседи, когда я сбежала от Генри и попросила у них убежища?
Свифт внимательно посмотрел на нее.
— Нет. Расскажи мне.
— Они сказали, что он мой отец. И что мне надо идти домой. Что я должна стараться не сердить его. Как будто во всем была виновата я. — В глазах у нее появилось какое-то загнанное выражение. — А я была не в состоянии идти куда-нибудь дальше тем вечером, смею тебя уверить. Хозяин фермы оседлал свою лошадь и отвез меня домой, причем с таким видом, как будто совершал благородное дело.
Свифту тяжело было слушать ее.
— И что произошло?
— А как ты думаешь? Генри был в бешенстве. И пьян, как всегда. Ты думаешь, он погладил меня по головке и сказал, что нехорошо убегать по ночам к соседям?
— Эми, Генри самый большой негодяй на свете. Таких людей один на тысячу.
— Нет! — Она покачала головой и встала со стула. Медленными шагами она обошла кухню, дотрагиваясь до разных вещей — кофемолки, маслобойки, декоративной тарелки на стене, но глаза ее, казалось, ни на чем не могли сосредоточиться. — Даже здесь, в Селении Вульфа, это случается. Мужчине принадлежит вся власть. Мужчины устанавливают законы, и очень мало этих законов направлено на защиту жен и детей. Господь не может допустить, чтобы они потеряли контроль над своими семьями.
— Ты преувеличиваешь.
— Считай как знаешь.
— После всего, через что ты прошла, я понимаю: это, наверное, жутко — опять оказаться в уязвимом положении.
— Жутко? Нет, Свифт. Пугаешься тогда, когда происходит что-то неожиданное и у тебя сердце уходит в пятки. — Она провела рукой по волосам. — Ты заметил царапины на лице Питера, когда входил в школу?
Свифт постарался припомнить.
— Я… Да, на щеке.
— Его отец, Эйб Крентон, немного перебрал у себя в салуне и явился домой для грандиозного завершения вечера.
— Ты обратилась к шерифу?
— Я уговорила Алису Крентон пойти к нему.
В глазах у нее застыло горестное выражение. Свифт не сводил с нее взгляда.
— И что предпринял шериф Хилтон?
— Он засадил Эйба в тюрьму на пять дней.
— И?
— Когда Крентон вышел на свободу, он прямиком отправился домой и поколотил свою жену за то, что она засадила его в кутузку. — Она намочила тряпку и протерла стол, и так безукоризненно чистый, как казалось Свифту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123