Габриэль стояла в укромном уголке на палубе и молча смотрела, как Бертран и Портер спустились в ожидавшую их шлюпку. В своей потрепанной матросской одежде она была совершенно неприметна среди слаженно работавших вокруг людей. Все было пронизано ощущением общей цели, которую разделяли на борту все… кроме нее.
Габриэль наблюдала за Роганом, когда он резким голосом отдавал короткие команды своим матросам. Она уже привыкла видеть его таким, когда он держался за борт крепко сжатыми руками — впечатляющий рост и размах плеч, темные, развевающиеся на ветру волосы, пристальный, почти ястребиный взгляд, который Роган не сводил с удалявшейся в сторону берега шлюпки.
Взгляд его золотисто-карих глаз, пронизывающий до самой глубины и вызывающий дрожь… Вновь возник Рапас.
…Передай мой горячий привет Кларисе и скажи, что если все пойдет хорошо, я скоро увижусь с ней…
Она слышала, как он произнес эти слова.
Клариса… Не та ли это женщина, к которой вернется Рапас, когда она попадет обратно к отцу?
Но не только эта мысль причиняла ей боль и вселяла неуверенность. Наблюдая вокруг молчаливое упорство в работе, Габриэль испытывала все большее замешательство. Сам факт ее похищения, беспредельная преданность абсолютно всех матросов делу Рогана и та непреклонность, которую она могла видеть в глазах каждого человека из команды, — все заставляло задуматься: что же такое сделал ее отец, чтобы заслужить такую ненависть?
Вдруг до Габриэль дошло, в каком направлении развиваются ее мысли, и она мигом выбросила их из головы. Что она вообразила?! Не мог отец совершить преступление, вызвавшее столь неугасимую враждебность! Это какая-то ошибка. Ничего другого и быть не может.
Следуя взглядом за Бертраном и Портером до самого берега, Габриэль внезапно поняла, что в любом случае опасная игра, затеянная теперь, будет доведена до конца.
Она не сомневалась в том, что отец заплатит любой выкуп и выполнит любые условия. Она будет возвращена ему. И тогда она приложит все усилия, чтобы расставить все точки над i.
…Скажи, что я снова увижусь с ней… Боль сдавила ей горло сильнее, чем она могла вынести, и Габриэль поспешила к ближайшей лестнице. Через мгновение она скрылась внизу.
— Я повторяю, что вы будете проклинать тот день. Мари еще говорила, когда Манон повернулась к ней, и она невольно отступила на шаг. Она застыла с гребнем в руках, когда Манон прошипела:
— Я сказала — прекрати! Я не желаю больше слушать твои глупости! Жерар сожалеет о том, что так расстраивал меня раньше, и я вновь допустила его к себе!
Мари ничего не ответила. Она готова была пожертвовать собой, чтобы оградить свою любимую Манон от любых неприятностей.
День начался скверно. Пуантро с утра ушел по каким-то неотложным делам. На вопрос Манон, куда он направляется, Жерар только бросил на нее злобный взгляд. Манон весь день была сама не своя, постоянно думая о том, что вновь разгневала любовника, вдобавок усилилось физическое недомогание, связанное с беременностью, которую с каждым днем скрывать становилось все труднее. Поскольку в любой момент она могла ожидать его возвращения, напряженное состояние делалось все более болезненным.
Мари сурово сжала губы. Она кипела от ненависти к этому грубому животному, получавшему удовольствие от слез, которые стояли в глазах ее дорогой Манон. Мари догадывалась, что он продолжает изощренно издеваться над ее любимицей.
Как можно не заметить синяки, оставленные на ее теле в минуты близости, или темные круги под глазами, свидетельствовавшие о полном изнеможении бедной женщины; или безмолвные страдания Манон от неопределенности, которую он постоянно поддерживал, несмотря на заверения в преданности.
Опасность была так очевидна! Почему же Манон не замечала ее? Ведь этот человек презирал ее даже в минуты близости. И даже страстно желая ее, одновременно он стремился унизить и причинить ей боль. Он тосковал по женщине, давно умершей, и ненавидел всех остальных за то, что они еще живы. В известном и всеми уважаемом господине Пуантро уживались два диаметрально противоположных человека, и не было никакой надежды на перемены в лучшую сторону. Душа этого человека была темна так же, как и его мрачные, похожие на ночь глаза!
Любящее сердце Мари страдало. Бедная Манон не заслужила столь беспечного отношения мужа, оставившего ее без гроша. Не заслужила она и такого жестокого поворота в судьбе, когда осталась совершенно одна с единственным близким ей человеком — Мари, измученной болезнями, что ложилось дополнительным бременем на Манон в то время, когда ноша и без того была слишком велика, чтобы ее вынести.
Мари поправилась чересчур поздно, чтобы предотвратить беду: этот элегантный мерзавец Пуантро уже вторгся в жизнь ее Манон.
Мари с прозорливостью по-настоящему любящего человека знала, что пришло время, когда ее хозяйка должна уйти от этого человека, пока еще не поздно для нее самой и для младенца, который уже рос в ней. Но, увы, убедить в этом Манон, искренне любящую грязного обманщика, не представлялось возможным. Страдание в больших с поволокой глазах Манон отозвалось болью в сердце верной служанки, когда ее госпожа с упреком продолжила: — Неужели, Мари, ты не можешь понять неуместность того, что ты делаешь?
Слезинка, скатившаяся по щеке Манон, еще больше усилила боль в сердце Мари, мысленно называвшей эту красивую женщину своей дочерью.
— Неужели ты ослепла и не видишь, что твой молчаливый конфликт с Жераром только ухудшает мое положение?
Манон поднялась из-за туалетного столика и повернулась к Мари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109