«А, вот оно что!» — подумала Мария-Кристина.
Ее собственные предположения оказались близки к истине. В свое время о бегстве Агнессы много говорили в их семье. Аманда, насколько было известно Кристине, тогда тоже бежала подальше от огласки: она сразу продала серый особняк, исчезла в неизвестном направлении и лишь много позже написала Деборе. Поэтому подробностей, с кем и куда уехала Агнесса, ни Дебора, ни ее дочери не знали. Очевидно было одно: ослушание и незаконный союз. Дебора вздыхала, жалея подругу, совсем не думая о победе над нею, тогда как Аманда терзалась мыслями о своем поражении; Эйлин удивлялась и возмущалась (так опозорить свою мать — связаться Бог зияет с кем! Все догадывались, что избранник Агнессы далеко не джентльмен!). И лишь Мария-Кристина не только удивлялась, но и… завидовала. Сама она при всей страсти к приключениям никогда не осмелилась, не решилась бы на такой шаг — это было бы слишком неразумно, но все же что-то в этом происшествии неумолимо притягивало ее. Глупое, странное, но такое романтическое бегство! Робкая девочка — кто бы мог подумать! Мария-Кристина желала прикоснуться к этой тайне, прочувствовать и понять! И вот она встречает эту женщину здесь, на балу, шикарно одетую, в сопровождении состоятельного супруга! Вот судьба — испытать в жизни все: и падение, и немыслимый взлет!
Ведь это, конечно, другой мужчина…
Мария-Кристина изумлялась Агнессе. И смотрела на нее почти с восхищением.
— А вы не можете дать мне адрес миссис Митчелл?.
— О, нет, к сожалению. Вы оставьте мне свой; когда мы вернемся, я узнаю и напишу.
Когда был объявлен большой перерыв, Агнесса и Орвил вместе с Колфилдами вышли в парк. Там был огромный пруд, этакое маленькое озеро; по аллеям, окаймлявшим пруд, прогуливались пары. Черная вода у самого берега казалась неподвижной, а дальше разбегалась мелкими чешуйками, и оттого серебрящаяся поверхность пруда была похожа на кожу огромной змеи, свернувшейся кольцом под белой луною. Из-за мерцания света на поверхности воды слегка кружилась голова, как при качке, словно находишься на невидимом судне, но Агнесса знала, что это обман: все они стоят на месте, не двигаясь, твердо стоят на земле. И внезапно она осознала то, о чем думала не раз в иные периоды жизни: это временная гавань, и она, Агнесса, вновь в начале пути, долгого пути к неизвестности. Какое-то непонятное чувство зыбкости шевельнулось в душе. Должно быть, виноват призрачный пейзаж! Как бы там ни было, но перемен с нее довольно!
— Даже линии горизонта не видно, — сказала она Орвилу, а сама подумала: «Ночь — время, когда сближаются земля и небо, особенно если на небе нет звезд, а на земле погасли огни. Все тайны дня в этот час становятся явью, но наоборот не бывает — ночь умеет ускользать и надежно хранит свои секреты от светлого дня. И они, свет и тьма, не сливаются воедино нигде, кроме души человеческой».
— У вас такой задумчивый вид, миссис Лемб, — произнес мистер Колфилд, — как будто вы сильно стремитесь к чему-то… словно глядите через годы в будущее, а может быть, в прошлое. Наверное, думаете о бессмертии души?
— О нет, не об этом, — отвечала Агнесса.
— Кто думает о бессмертии? — послышался как всегда чуть насмешливый голос Марии-Кристины. — Это вы, миссис Лемб?
— Нет…
— Ты, Глен?..
— Не отказался бы от бессмертия, неплохая штука.
— А я нет, — повторила Агнесса.
— Простите, а почему? — сказал Глен Колфилд. — Жизнь так плоха?
— Она не плоха. Но за бесконечность утратишь, исчерпаешь все желания, зачем жить тогда? Пусть век будет длиннее, но навсегда — нет. Надоест — и захочется перейти в другое состояние.
— Мне никогда не надоест! — вставила Мария-Кристина. — На свете столько развлечений, столько нового, того, что стоит посмотреть! И бесконечности будет мало!
— Да, миссис Лемб, позвольте, — произнес мистер Колфилд, — все в мире, в конечном счете, стремится к беспредельности, почему не можем и мы? И потом бессмертие, если хотите, бывает разным. Вот, например, если о вас будут помнить другие люди?
— Это ничего не даст. Человек жив, пока он жив. Что значит память? Тайны души умирают вместе с человеком, и даже творения его, если они есть, многого не скажут. И потому нужно любить и понимать живущего, пока он рядом, а это труднее всего.
— А вы почему молчите, мистер Лемб? — спросила Мария-Кристина.
— Я слушаю, — Орвил накрыл своей ладонью пальцы Агнессы. — Бессмертие не более и не менее страшно, чем смерть. Это пределы, крайности, а человек должен стремиться к золотой середине.
— Вы, миссис Лемб, я чувствую, не очень-то любите жизнь, — произнесла Кристина, вновь обращаясь к Агнессе. — Любопытно, что вы тогда делаете на балу?
— Веселюсь, как и все. Я люблю жизнь, — тихо отвечала Агнесса. — Но иногда я ее боюсь.
Они вернулись в зал, где продолжались танцы. Мария-Кристина заметила по дороге:
— А ваша матушка, миссис Аманда Митчелл, жалела потом, что продала дом на побережье. Мне мама говорила. Я сообщу вам адрес, — пообещала она.
— Спасибо.
— Где вы познакомились? — спросил Орвил жену, когда Колфилды отошли. Агнесса ответила неохотно, потому что знала: перетанцуй она хоть со всеми мужчинами в зале, получи сотню комплиментов — Орвилу и в голову не придет что-либо заподозрить, но к прошлому он ревнив до крайности. Он никогда не давал этого понять, но Агнесса догадывалась.
И все-таки настроение не испортилось. После вальсов были мазурка и полька, и кадриль. Последний зажигательный танец прошел на одном дыхании — Агнесса никогда не танцевала так много и так весело; словно какая-то неведомая внутренняя сила выносила ее в круг, управляла движениями и наполняла все ее существо первобытным, неизведанным восторгом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139