Нет, это нужно было вырвать, как гнилой зуб. Она ничего не скажет Орвилу, она справится сама.
— Не в приют, Рей, — жестко произнесла Агнесса, пронзив мальчика взглядом своих зеленых глаз. Редко кто-либо видел их такими отчужденно-холодными, беспощадными; пожалуй, даже никто — это случилось впервые. — Не в приют, Рей, а в воспитательный дом. Это такая тюрьма для негодных детей, маленьких преступников, которые присваивают себе право распоряжаться жизнью тех, кто слабее. Завтра же мы отвезем тебя туда. Я скажу Орвилу, он сам сделает это!
Рей заплакал в голос.
— Не говорите дяде! Я не хочу, не хочу! Я не хотел, я не буду больше!
Он схватил Агнессу за руку, слезы бежали по его лицу, он весь дрожал. Агнесса с трудом взяла себя в руки.
— Не скажу, если ты пообещаешь измениться. Перестанешь вести себя так и… если ты еще хоть раз посмеешь тронуть мою дочь!.. — Агнесса оттолкнула его руку, которая словно бы жгла, и добавила:— Жестоких людей никто не любит, Рей, запомни это! Если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, сам стань лучше.
Она вышла из комнаты и больше не заходила туда, послав к Рею Лизеллу. Вечером служанку сменил Орвил.
Настал час сна, и Агнесса лежала одна в спальне; противоречивые чувства одолевали ее. Похоже, незачем и не в чем было сомневаться, но она, удивляясь самой себе, испытывала нечто очень похожее на угрызения совести. Не впервые убеждалась она в том, что человек порой не властен над собой и не в состоянии прогнать какие-то мысли и чувства.
Агнесса была утомлена этим нерадостным днем и вскоре заснула, но ночью Орвил разбудил ее. Выглядел он встревоженным и, похоже, еще не ложился.
— Извини, дорогая, — сказал он, — не хотел беспокоить тебя, но Рей… Ему совсем плохо. Прислуга спит, я сам схожу за врачом, а ты посиди пока с мальчиком.
— Конечно, — ответила Агнесса, протягивая руку за пеньюаром…
Рей метался и стонал — это напомнило Агнессе ее собственную давнюю болезнь. Она пыталась успокоить его, но он бредил и не узнавал никого.
Он тяжело проболел почти месяц; все заботились о нем и, хотя уже знали правду, ничего не говорили ему о случившемся до болезни. Агнесса держалась с мальчиком ровно, без лишних эмоций и только временами ловила на себе его настороженный взгляд.
Когда Рей, похудевший и бледный, первый раз спустился утром в столовую, его встретили с обычной приветливостью и усадили там же, где и всегда, — напротив Джессики. Девочка сидела с озабоченным, серьезным выражением лица, сознавая ответственность момента. И Орвил, и Агнесса, и Джессика много говорили о том, что следует делать и как теперь вести себя с мальчиком, даже спорили — прийти к единому мнению было нелегко.
— Как ты себя чувствуешь, Рей? — спросил Орвил.
— Хорошо, — очень тихо ответил тот, не поднимая глаз.
— После завтрака можешь ненадолго выйти в парк, — сказала Агнесса.
Потом, когда все встали из-за стола, Джессика, обойдя кругом, подошла к своему «кузену».
— Хочешь посмотреть жеребенка? — спросила она.
— Какого жеребенка? — Рей поднял глаза.
— Папа купил тебе жеребенка, рыжего! Он еще маленький, но ростом уже как мой Бадди. Он в конюшне. Идем!
Рей взглянул на взрослых, но те сделали вид, что заняты разговором. Когда дети вышли, Орвил, облегченно вздохнув, произнес:
— Я уже и не верил, что мы справимся с этим.
— А я надеюсь, все будет как надо! — улыбнулась Агнесса и положила свою руку на руку мужа.
В это же самое время за многие-многие мили от Вирджинии и дома семьи Лемб, в небольшой деревушке, в трактире у дороги миловидная девушка за стойкой перетирала посуду — бутылки, стаканы, — строя их в ровные ряды. Вечерами здесь бывало много посетителей, все тонуло в дыму и шуме: голоса людей, их лица, жесты… всё казалось странной колыхающейся темной массой, гудящей, словно пчелиный рой.
Но сейчас было тихо. Немногочисленная публика сидела, в основном, за столиками в глубине помещения.
Облокотившийся на стойку мужчина, оторвавшись наконец от стакана с виски, пристально смотрел на девушку. Она бросила на него быстрый взгляд и чуть не уронила бутылку.
— Осторожней, Оливия, — усмехнувшись, произнес он. — Вчера ты уже разбила одну.
Девушка нетерпеливо тряхнула черными волосами, отбрасывая их за спину, и сказала:
— Не смотрите на меня так!
Он, словно бы удивившись, ответил:
— Но в этом нет ничего плохого. Многие смотрят на тебя, точнее, все, кто приходит сюда. Мой взгляд особенный?
— Возможно, — сказала Оливия, не отвлекаясь от работы. — И мы не настолько знакомы…
Он рассмеялся.
— Это позволено только знакомым? И не значат ли твои слова, что мы можем познакомиться поближе?
— Я этого не говорила, Джек.
— Странно, ты знаешь, как меня зовут…
— Слышала, — равнодушно ответила девушка. — А вот, кстати, идет ваш друг…
Джек оглянулся на вошедшего в помещение и тут же повернулся обратно.
— У меня нет друзей, Оливия.
— Знакомый, приятель… Не знаю, — Оливия, начиная раздражаться. — Мне надо работать.
Обычно она была в любых случаях сдержанна и вежлива с посетителями, но сейчас ничего не могла с собой поделать: что-то в этом человеке внушало ей опаску, и в то же время, как ни странно, вопреки страху пробуждая желание дерзить.
Но он не рассердился.
— Ладно, Оливия, поговорим после.
И отошел к столику, откуда ему кивал недавно вошедший человек.
— Да, глупо было бы искать тебя где-то еще, — произнес тот, едва Джек приблизился. — Ты, конечно, уже тут.
— Да, а что?
— Мы собирались выехать утром, ты забыл?
— Не забыл, — Джек, вновь принимаясь за виски.
— Тогда какого черта ты здесь торчишь? Пора. — И, махнув рукой, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139