Женщины встретились на Марсовом поле, куда так часто ездили в юности. Стояла хорошая погода, и было довольно людно. Ливия ничего не замечала; осунувшаяся, с потемневшими глазами, она завернулась в паллу и медленно шла, порою вздрагивая так, точно ступала по горячим углям.
– Ты никогда не говорила мне о том, что отец твоего сына – не Луций! – только и сумела промолвить Юлия после того, как выслушала подругу.
Ливия сосредоточенно, болезненно, не мигая, смотрела прямо перед собой.
– Я хотела… забыть, особенно в последнее время. Не удалось. Я… я жила… неправильно.
– Кто ж может знать, как нужно жить! – воскликнула Юлия.
– Помнится, кто-то из мудрых сказал: «Жизнь надо размеривать так, будто тебе осталось жить и мало и много». Я так не умела. И вот теперь Луций умер, а у меня нет ни настоящего, ни будущего.
Юлия не слишком хорошо поняла, что хотела сказать подруга, но не стала переспрашивать. Вместо этого заговорила о том, что сейчас казалось ей наиболее важным.
– Как дети?
– Не очень. – Ливия говорила, точно во сне. – Аскония без конца повторяет, что хочет исполнить волю отца и выйти замуж за Публия Трепта. Знаешь, когда я обняла ее, она была как деревянная. Мне кажется, она чувствует, что это я виновата в смерти Луция.
– Лишь бы не винила себя, – осторожно вставила Юлия. Ливия послушно кивнула.
– Да. А Луций-младший… Чего я только ни делала, даже показывала ему на черный цвет и говорила: «Его непроницаемость не есть предел, в нем своя глубина, это – непознанное. Так и смерть. Она – не конец, там что-то скрывается, умирая, мы просто перешагиваем туда, за этот занавес».
Он только кивал, а поверил или нет, не знаю. Он же видел погребальный костер, а это действует сильнее, чем все убеждения. К несчастью, мы не научили своих детей верить в богов. Почитать – да, но не более. Я и сама разучилась. Иду в храм, склоняюсь перед домашним алтарем и… ничего не чувствую. Совсем ничего. А перед глазами – лицо Луция, при жизни и…
– Децим уехал? – быстро перебила Юлия, взяв ее под руку.
– Да. Веллея еще слаба.
– Что он сказал тебе? Пытался утешить? Ливия передернула плечами:
– Нет… Он был ошеломлен, как и все, кто нас знает. Никому не известна правда!
– Ливия, ты не виновата! Боги не оставили Луцию выбора. У него было больное сердце.
– Не боги, а я. Я сделала так, что у него не оказалось иного выхода, кроме как умереть. Он просто не смог бы с этим жить. И теперь я думаю, что тоже не сумею… существовать с тем, что совершила.
– Нет, – спокойно сказала Юлия, – ты должна. Слишком многие нуждаются в тебе. Ты сильная, ты справишься.
Ливия подняла глаза на подругу, и Юлия увидела ее прежний, «живой» взгляд. И еще – странную, жесткую, беспощадную усмешку.
– Люди, которые кажутся нам сильными, нередко просто черствы, равнодушны, нечутки к чужой боли.
Они в молчании дошли до портика Помпея и повернули обратно.
– Ты расскажешь сыну правду? – вдруг спросила Юлия.
– Нет, – ответила Ливия, просто и сразу, как будто только и ждала такого вопроса – Он никогда не примет другого отца. Я и без того разрушила все, что было создано на поверхности, неужели стану пытаться сломать основание?
– А… ему?
– Гаю Эмилию?
– Да.
Внезапно остановившись, Ливия долго смотрела в высокое и чистое осеннее небо, а потом неожиданно пнула землю носком башмака.
– Только ты и задаешь мне сегодня вопросы, Юлия. У меня их уже не осталось.
* * *
Поджидая Дейру, Элий едва не притаптывал от нетерпения. Она опаздывала, чего никогда не случалось раньше. Он уже должен находиться в конюшне: Аминий страшно разозлится, когда узнает, что он не пришел вовремя. Но даже не это было главным. В дни бегов, перед началом состязаний Элий всегда испытывал совершенно особое высокое напряжение, некий накал чувств, в эти часы он никогда ни о чем не думал, просто внимал своим ощущениям, набирался внутренних сил, после чего случалось так, что напряженный, почти на грани срыва риск оборачивался легкостью победы. И сейчас ему не хотелось нарушать привычного состояния.
Он не помнил начала своей жизни, никогда не задумывался и о конце, как не пытался искать ее смысл. Все, существующее в этом мире, для него было просто чередою картин, иногда – хороших, иногда – не очень. Что значила в его жизни Дейра? Элий помнил, как, будучи еще маленьким, спал за занавеской, по другую сторону которой сидела мать и шила. Там же горела лампа, и ее мягкий свет казался очень уютным. Тогда он, наверное, еще не знал, что это лампа и свет, но они неудержимо влекли его, и, проснувшись, он мог неотрывно смотреть туда, ни о чем не думая, тихо наслаждаясь… Вот и Дейра была для него чем-то согревающим душу, загадочным, отчасти странным и в то же время – жизненно необходимым.
Она вынырнула из толпы внезапно, словно раздвинув ее, и порывисто устремилась к нему.
– Привет!
– Привет. Ты опоздала. Я должен идти.
Ему очень не хотелось расставаться с нею. Ну, ничего, увидятся после бегов.
– Нет, нам надо поговорить. Прямо сейчас!
Дейра запыхалась; она чуть пошатывалась, как травинка на ветру, и ее высокая тонкая шея под разметавшейся копной волос выглядела беспомощной, словно ствол молодого деревца, с которого содрали кору. И все-таки в этой девочке явственно чувствовалась некая особая сила, сила жизни, полученная ею в наследство от предков, которые издавна вели борьбу за существование в жестоких дебрях Эсквилина.
Быстрым движением она откинула со лба черную прядь, на мгновение заслонившую сверкающие глаза.
– Кажется, у меня будет ребенок.
Они на мгновение замерли, почти не дыша, чувствуя кругом неистовое биение жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156