Балтазар кивнул. Они склонились над Рефухио и начали поднимать его.
— Осторожнее! — предупредила Пилар.
Они взглянули на нее снова, но промолчали. Священник, появившийся снизу, присоединился к ним. Желая помочь, он тихо стал рядом с остальными тремя. Просунув руки под лежащего, они подняли его и понесли осторожно вниз.
На борту корабля не было врача. Матросы при травмах или болезнях полагались на помощь тех, кто имел опыт в подобных вещах, или же лечились сами. Предполагалось, что пассажиры, если у них возникнет нужда во враче, поступят так же.
В монастыре, где содержалась Пилар, была одна сестра, которая по доброте своей, обнаружив в девушке склонность к этому, обучила ее врачевать раны, распознавать и выращивать целебные травы. Пилар не была уверена, что ее скромных знаний будет достаточно в сложившейся ситуации, но рассчитывать на кого-либо еще не приходилось.
Она приказала, чтобы Рефухио уложили на кровать в той каюте, которую им приходилось делить. Она послала Энрике на поиски рома или бренди, в то время как Чарро рвал единственную чистую простыню на бинты. Она собственноручно сделала подушечку из кушака Энрике, крепко прижав ее к ране. Когда она повернулась, чтобы попросить Балтазара принести миску морской воды, тишину прорезал отчаянный визг.
В дверях стояла Исабель. Приоткрыв рот, она безумными глазами впилась в лежащего на постели Рефухио. Подавшись вперед, она сдавленно зарыдала над окровавленным неподвижным телом. Балтазар схватил ее прежде, чем женщина подошла к постели, рванул ее к себе так, что волосы упали на красное, заплаканное лицо. Он грубо встряхнул Исабель:
— Прекрати причитать! Он еще не умер!
Исабель судорожно сглотнула, слезы струились у нее из глаз.
— Ох, — простонала она, дрожа, и кинулась на грудь к Балтазару, громко плача. Он обнял ее, утешая, неловко потрепал по спине, в его глазах застыли замешательство и боль.
Пилар чувствовала подступающий к горлу комок, но усилием воли она подавила рыдания. Сейчас было не время предаваться охватившему ее горю. Рефухио истекал кровью, ткань, которую она прижимала к его ране, промокла насквозь, ее пальцы были в крови. Нужно было что-то делать. Она должна была спасти Рефухио.
Чарро мог быть здесь очень полезен. Гасиенда его отца, по его рассказам, была далеко от города и от других поселений, и поэтому в его семье в случае необходимости все лечились сами. Когда Чарро был маленьким, он помогал своей матери лечить больных в импровизированном лазарете. Позднее сам лечил животных и пастухов, чаррос, получавших увечья от длинных коровьих рогов или калечившихся в колючих зарослях кустарника, называемого мескит, а иногда становившихся жертвами при разрешении споров с помощью ножей или стрельбы.
Пилар и Чарро вместе осмотрели рану, пытаясь определить, насколько она опасна. Пуля прошла слева направо через грудную клетку, сломав при этом два ребра, и застряла рядом с легким. Они извлекли бесформенный кусочек железа и промыли рану бренди, надеясь, что кровь, сочащаяся из раны, промоет ее там, куда они не смогли попасть. Затем, приложив сложенный подушечкой кусок ткани к груди Рефухио, они туго перебинтовали его. Рефухио был без сознания. Он дышал так тихо, что не было видно, как поднимается и опускается его грудь. Его руки расслабленно лежали поверх одеяла, ресницы отбрасывали на щеки густую тень. Твердо очерченные губы были бескровны и по краям отливали синевой.
Никто не уходил. Все сидели и ждали. Слезы Исабель утихли, теперь она только всхлипывала. Стояла тишина, лишь изредка нарушаемая, когда кто-нибудь кашлял или шевелился. Давно собиравшийся шторм налетел, подняв волны. Загремел гром, и хлынул дождь. Во тьме одиноко светил фонарь. Рефухио постарались устроить поудобнее среди свернутых одеял, чтобы смягчить толчки. Из-за качки его рана, почти переставшая кровоточить, вновь открылась. Целый час они снова и снова перебинтовывали его. Шторм постепенно улегся. Корабль уже не так яростно бросало из стороны в сторону, и кровотечение наконец прекратилось.
Пасмурный и бурный день прошел. Сомкнутые веки Рефухио то и дело подрагивали, а пальцы сжимались, словно вспоминая рукоять шпаги.
На закате жаркое субтропическое солнце, показавшись наконец из-за туч, уничтожило туман и остатки облаков. Его красно-оранжевое сияние хлынуло в каюту, оживив их всех. Мужчины по одному потихоньку выходили из каюты, чтобы подкрепиться и глотнуть свежего воздуха, но быстро возвращались.
Они узнали, что большинство раненых матросов скончались и что повреждения, нанесенные кораблю, невелики. Рассказали, что молодая жена торговца истерически требовала возвращения в Испанию и, получив отказ, в раздражении злобно ругала всех и вся.
Донья Луиза явилась в каюту ближе к ночи. В ее взгляде мелькнула жалость, когда она увидела Рефухио. Рука сжимала кружевной платочек.
— Я не могу поверить в это. — Ее голос дрожал. — Можно подумать, он мало вынес в жизни. Если бы он не был столь безрассудно смел… Ах, но тогда он не был бы Львом, правда ведь? Но это такая потеря, такая огромная потеря.
Пилар встревожило, что вдовушка говорит о Рефухио как о покойнике. Тем не менее она постаралась быть предельно вежливой:
— Может, вы захотите немного посидеть с ним? Вы давно знаете друг друга, и, несомненно, он оценил бы это.
Лицо вдовы тревожно исказилось:
— О, нет! Нет, я никудышная сиделка. Я никогда не знаю, что нужно делать, боюсь крови, а этот запах… — Она прижала к носу платочек.
Исабель, тихо сидевшая в углу, заговорила:
— Не беспокойтесь, вы здесь не нужны. Вы не нужны Рефухио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117