Кстати, известно ли вам, что слово «буканьер», как называли первых пиратов, связано с их привычкой охотиться на этих одичавших потомков домашних коров и свиней, чтобы потом нарезать мясо полосами и сушить его в наполненной дымом хижине? Такая хижина, как вы, наверное, догадались, называлась у индейцев «букан». — Бономм окинул Фелиситэ быстрым взглядом, в его глазах вспыхнули веселые искорки, прежде чем он притворно вздохнул. — Ладно, перейдем к черепахам. Эти животные спокойно могут оставаться на судне по нескольку недель без пищи и воды без каких-либо проблем, за исключением маленького неудобства, вызванного тем, что их приходится постоянно держать перевернутыми. Кожистая черепаха достигает громадных размеров, но она, к сожалению, питается исключительно ракушками, причем не разбирая, мертвые они или живые, поэтому ее мясо несъедобно. Панцирная черепаха не годится по той же самой причине. С другой стороны, зеленая черепаха ест только саргассовые водоросли и другую зелень, и, смею вас заверить, вы никогда не пробовали такого вкусного супа, который получается из нее. Поэтому не страдающие от недостатка продовольствия пираты, поддерживающие силы черепашьим мясом, пальмовым вином и маниоковым пивом, не дают прохода судам всех держав, идущим к Антильским островам через Наветренный пролив словно через парадную дверь. Пиратам незачем возвращаться на сушу до тех пор, пока они не нагрузят на корабль столько добычи, что она может утащить его на дно.— Вы продолжаете брать с собой черепах?— Конечно, мой юный друг. Завтра мы погрузим их на борт в немалом количестве. Но поскольку они пойдут нам в пищу, с ними рано или поздно будет покончено. И что остается делать в таком случае бедным буканьерам, кроме того, как спустить паруса и ждать, пока волны выбросят корабль на берег, будто оказавшегося на мелководье кита, чтобы крабы и чайки обглодали его до костей и оставили жариться на солнце подобно черепашьим панцирям…Несмотря на то, что окончание их прогулки ознаменовалось переходом от возвышенного стиля к комическому, после всего услышанного им было просто необходимо отведать суп из зеленой черепахи. Ашанти вместе с сопровождавшей ее Фелиситэ вновь спустилась по сходням и направилась на рынок за всем необходимым для его приготовления. Фелиситэ чувствовала себя несколько непривычно, расхаживая по улицам со шпагой Валькура, которую она отказалась ему вернуть. Ей несколько раз пришлось отбиваться от цепкой хватки или отодвигать плечом с дороги какую-нибудь решительно настроенную даму.Аромат отварного черепашьего мяса вместе с запахами трав и хереса, добавленного чьей-то щедрой рукой, заставил капитана Бономма покинуть свою каюту. Вскоре они втроем наслаждались вкусным блюдом, приятно отличавшимся от корабельной провизии, заедая его хлебом, также приобретенным на рынке.Спустя несколько часов, ранним утром, Фелиситэ проснулась, услышав громкие крики, доносившиеся, как ей показалось, из капитанской каюты. Пока она высекала огонь с помощью кресала, Ашанти успела спуститься с верхней койки. Фелиситэ окликнула ее, когда она уже открывала дверь.— Я пойду к капитану, мадемуазель.— Как ты думаешь, что с ним случилось? Он не… То есть ты не…— Нет, мадемуазель, — ответила служанка с призрачной улыбкой. — Капитан хороший человек, и хотя он мог заподозрить то, что вы стараетесь скрыть, он, по-моему, будет ждать, пока вы не откроетесь сами.— Что ты задумала? Тебе нельзя появляться в его каюте ночью. Вдруг там окажется кто-нибудь еще?— Я слышала только его голос и ничей другой. Вчера вечером по его глазам я поняла, что у него усиливается лихорадка. Может быть, я смогу ему помочь.Ашанти оказалась права. Холодная сырость штормовых дней и сменившая ее жара тропического порта стали, по всей видимости, причиной очередного приступа малярии, давно подтачивающей организм капитана. Он пластом лежал на койке, попеременно страдая то от бросающего в дрожь озноба, то от неистового жара. Губы его искривились, выражение глаз казалось безумным. Его, похоже, одолевали кошмарные видения нечеловеческих мук, картины наказания плетьми, клеймления раскаленным железом; он представлял позорную смерть труса, привязанного к орудийному стволу и разорванного на куски. Бономм хотел рома, он требовал его, изрытая проклятия на языках полудюжины стран, где ему приходилось бывать. Ашанти приготовила отвар из трав и чуть ли не силой заставила капитана выпить его. Фелиситэ велела юнге следить, чтобы постель хозяина оставалась чистой и сухой. Несколько раз она присаживалась рядом с ложкой в руках, чтобы влить ему в рот немного бульона, раскрыв его бессильно обмякшие губы, задумываясь при этом о тайнах былой жизни моряков, таких, как этот капитан, и о восхитительных историях, с помощью которых они стараются скрыть неприглядность окружающей их действительности.На следующую ночь лихорадка наконец отступила. Утром Бономм снова стал самим собой, хотя его еще одолевала слабость. Тем временем тропическое солнце светило по-прежнему ярко, а пассаты дули с неослабевающей силой.Однажды в полдень капитан Бономм сошел с корабля и направился в город, чтобы собрать своих людей. «Ворону» пришло время поднимать паруса, объяснил он. После того как матросы расстались с последними пиастрами и их головы больше не туманил хмельной угар, они находились в мрачном настроении. Они часто дрались между собой, врывались в дома и насиловали все, что передвигалось на двух ногах и хотя бы отдаленно напоминало женщину. Если капитан не станет что-либо предпринимать, островитяне вскоре перевешают половину его команды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127