— А что, все знают, что я снова с Грантом?
— Ну ты же в некотором роде знаменитость. Естественно, люди интересуются, и поправь меня, если я ошибаюсь, но думаю, что Невилл заинтересован в этом больше всех. Он сказал мне, что ты здесь.
Мысли о Невилле Кроуфорде, шпионившем за ней и, может, даже наблюдавшем за особняком этой ночью, желая посмотреть, отошлет ее Грант или нет, вызвали у нее отвращение.
Взгляд Элеоноры заставил Мейзи спросить:
— Он тебе так неприятен? Но ведь у тебя нет необходимости его видеть. Или ты должна?
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Элеонора, быстро взглянув на нее из-под ресниц.
— Моя дорогая, я давно знаю Невилла. У него множество достоинств, и воспитан он как джентльмен. Это льстит женскому самолюбию. Но у него есть некоторые принципы относительно денег. Я многое знаю о его прошлых делишках, чтобы догадаться, что он по горло увяз в войне между Уокером и его сторонниками с Вандербиль-дом и его деньгами. Я подозреваю, к какой из сторон он склоняется. Ты можешь, конечно, притворяться, если хочешь, что не имеешь к этому никакого отношения, но я предупреждаю тебя: я не верю.
Освободиться от своего гнетущего секрета и излить душу Мейзи, рассказать обо всех подробностях, которые она не могла изложить Гранту, не ожидая от него понимания многих вещей, которые могла понять только женщина, — что в этом опасного? Мейзи, похоже, вряд ли предупредит Уильяма Уокера, даже если бы это не означало предательства ее друзей — Невилла и Элеоноры. Кроме того, она любила Жан-Поля и не выдала бы секрет, из-за которого всех троих могли отдать под расстрел, — на такой поступок, думала Элеонора, Мейзи не способна. Своим странным посланием Невилл сам дал Мейзи ключ к пониманию того, что здесь что-то не так. Но она не могла объяснить, не могла раскрыться, риск был слишком велик. И, подняв голову, Элеонора сказала:
— Извини, Мейзи, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь.
Мейзи внимательно посмотрела на нее. В ярком дневном свете кудри актрисы и яркая помада на губах придавали ей распутный вид, но в глазах светилась вселенская мудрость. Лепестки цветов на шляпке вздрагивали, когда она кивала.
— Ну что ж, дело обстоит хуже, чем я думала. Хорошо, не будем об этом. Но помни, если тебе понадобится место, куда пойти, я всегда буду тебе рада.
— Мейзи, ты…
— Обо мне не беспокойся. Но что касается тебя, дорогая, то впереди много передряг. Я предлагаю тебе свою помощь.
Когда Мейзи встала, Элеонора коснулась ее руки.
— Могла бы ты кое-что сделать для меня?
— Что именно?
— Передай Невиллу, чтобы он не приходил сюда. Я встречусь с ним где-нибудь еще, но только не здесь.
— И это все?
— Да.
Голос Элеоноры был тверд. Ей станет труднее встречаться с Невиллом в другом месте, но сама мысль о том, что здесь, в патио, где когда-то она была счастлива, ей придется принимать его, казалась невыносимой. Может, ей будет трудно защититься от него, но тут она могла оградить себя от его присутствия. И она этого добьется.
Грант пришел в полдень, они поели, но он был непривычно задумчив и быстро ушел. Сеньора Паредес, убрав со стола, исчезла в нижних комнатах дома, чтобы отдохнуть, а Элеонора принялась бродить по патио. Ее нервы были напряжены, как струны. Может, поступили новости о волнениях в Леоне? Или Уокер проводит сейчас совещание, на котором разрабатывается стратегия выступления против президента Риваса?
Без сомнения, она что-то должна сделать. Но что? Хотя бы заглянуть в бумаги в спальне; на комоде их целая стопка. Вряд ли в них что-то ценное, Невилл прав — слишком мало времени, чтобы Грант все это изложил в письменной форме.
Комната раскалилась от жары. Элеонора отдернула занавеску, чтобы впустить свет, и сразу почувствовала нестерпимую духоту. Она шире распахнула окно. Солнце перекатилось на другую сторону дома, и часть галереи, выходившей на улицу, оказалась в тени, что обещало прохладу. Так все равно лучше, чем в закрытой душной комнате.
Тревожно и опасно копаться в чужих бумагах с незапертой дверью. Сердце Элеоноры бешено стучало, подпрыгивая к горлу, а пальцы, листавшие караульный журнал, журнал конного хозяйства, регистрационную книгу с сотнями фамилий рекрутов, переписанных когда-то ее собственной рукой, дрожали. Пачка бумаг с данными по продовольствию и складам, больше ничего.
Перебрав все, Элеонора с облегчением вздохнула. Неприятное дело сделано и надо аккуратно сложить бумаги и журналы на место и больше не прикасаться к ним.
Занятая этим делом, она не услышала, как открылась и закрылась входная дверь в особняк. Первым предупреждением послужили мужские голоса из дворика, потом послышался шум шагов по лестнице. Наверняка Грант. Никто другой не вошел бы, не позвонив в колокольчик и не дождавшись, пока сеньора очнется от своего полуденного сна.
С бесшумной поспешностью Элеонора положила на место бумаги и выскользнула на галерею. Если хватит времени, она скроется, если нет — изобразит, что дышит воздухом. Чувство вины не позволяло ей остаться там, где она стояла. В любом случае она могла гулять вдоль галереи совершенно спокойно. Элеонора села на перекладину под необрезанными ветками бугенвиллеи, ожидая, найдет ее Грант или нет.
Грант, казалось, забыл о ее присутствии в доме. Он ввел гостей в спальню, извиняясь за жару, заскрипели стулья — мужчины рассаживались вокруг стола. Элеонора без труда узнала голос Уильяма Уокера, второй принадлежал полковнику Томасу Генри. А вот четвертого человека она не могла узнать, хотя голос напоминал что-то отдаленно знакомое.
Волнуясь, что ее обнаружат, Элеонора тем не менее сообразила, что мужчины пришли на совещание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124