мужчин, которые проиграли ему свое состояние, или тех, кто не согласен с его политическими взглядами, такими как поддержка этого безумца Уокера. Но, боюсь, я не смогу назвать их вам.
Аня кивнула. Нарочито уклончивым тоном она спросила:
– Что он за человек, с вашей точки зрения?
Симона откинулась на спинку кресла.
– Щедрый. Требовательный. Изобретательный. Сильный.
У Ани возникло ощущение, будто ее заманивают в ловушку. Это ощущение соответствовало действительности, так как слегка задумчивый тон этой женщины вызвал в ее сознании образы, от которых жгучая боль распространилась по всему телу. У нее за спиной послышался звук открываемой двери, без сомнения, это вернулась горничная. Не обращая внимания, она резко сказала:
– Как вы считаете, является ли он благородным человеком?
– По-своему, да.
– Способен ли он на убийство?
– Убийство?! – Актриса еще раз выпрямилась в кресле.
– Так как?
В дверях послышались тихие шаги.
– Почему бы тебе не спросить у меня? – сказал Равель.
Горничная-квартеронка, которая привела его, задыхаясь от спешки, проскользнула в комнату за ним и за спинами присутствующих прошла к двери и скрылась в задней части дома. Аня поднялась, заметив, что Эмиль сделал шаг вперед, как бы пытаясь защитить ее.
Равель перевел взгляд с Ани на брата Жана, и выражение его черных глаз было таким же холодным и горьким, как вчерашний кофе. Даже после всего проведенного ими вместе времени, после всего, что их объединяло, она все еще считала его убийцей. Мысль об этом была, как нож, вонзенный в его грудь и поворачиваемый в ране. Он снова слышал едкие уничтожающие нотки в ее голосе, видел ее гордо вздернутый подбородок, и ему захотелось овладеть ею здесь и сейчас, заставить ее понять, что он чувствует по отношению к ней, сделать это важным для нее. Желание это было низменным, и он понимал это, но это не делало его менее чарующим.
Аня не могла придумать, что ей сказать, не могла протолкнуть ни слова через свое внезапно сжавшееся горло. Что подтолкнуло ее задать этот вопрос? Она сама не могла объяснить это. Она хотела ошеломить Симону, услышать от нее неподготовленный ответ, возможно, проверить свое собственное суждение о Равеле, суждение о том, что, хотя он и может убить обороняясь, но никогда намеренно не лишит человека жизни.
– В чем дело? – спросил Равель со скрытой злостью в голосе, глядя на Аню. – Тебе уже неинтересно услышать ответ? Или ты просто смущена, что тебя обнаружили здесь? Ты боишься, что я окажусь настолько низок, что распространю по городу новость о том, где я встретил тебя, или даже использую это, чтобы заставить тебя подчиниться моей воле? Существует ли такое преступление, в котором ты не заподозрила бы меня?
Прежде чем она смогла ответить, заговорил Эмиль:
– Я думаю, нам лучше уйти, Аня.
– О, до вас неожиданно дошла вся неуместность ее пребывания здесь? – спросил Равель, обращаясь к молодому человеку. – Как жаль, что этого не случилось раньше.
– Не надо изливать свое раздражение на Эмиля, – сказала Аня. – Он настолько неохотно отправился сюда со мной, насколько это было возможно. Но если бы он не проводил меня, я бы пришла сюда сама.
– Представляю себе.
– Равель, mon cher, – сказала Симона, поднимаясь и беря его за руку, – ты так сердито говоришь. Нет никакой необходимости в подобной горячности. Мы всего лишь сидели и приятно болтали.
Она посмотрела на Аню многозначительным взглядом, и это молчаливое послание было нетрудно понять. Симона просила ее о помощи, чтобы предотвратить вызов, который, как она боялась, мог последовать из-за этой встречи, устроенной ею самой. Возможность эта, о которой было страшно подумать, была слишком реальна. Аня взяла Эмиля под руку.
– Я думаю, ты прав, Эмиль, – сказала она, – нам лучше уйти. Мадемуазель Мишель, вы были очень добры, что согласились поговорить со мной.
– Я сделала это с большим удовольствием. Возможно, мы еще встретимся.
Аня улыбнулась и в то же время надавила на руку Эмиля, чтобы он вместе с ней двигался к двери.
– Да, может быть.
Равель позволил им уйти. Что толку пытаться задержать их? Он меньше всего хотел бы услышать что-нибудь из того, что Аня думает о нем, или скрестить шпаги с Эмилем Жиро. Бог мой, как он устал! Голова болела из-за того, что он пытался сделать слишком много и слишком быстро, и те места на спине, где раскаленные угольки прожгли рубашку, давали о себе знать под сюртуком. Слегка поведя плечами, чтобы облегчить боль, он направился к окну и выглянул во двор.
– Ты был очень любезен, что пришел так быстро, – сказала Симона, – особенно если учесть, что прошло довольно много времени с тех пор, как ты был здесь в последний раз.
– Мне показалось, что твоя горничная считает, что это срочно, – небрежно сказал он, отодвигая шторы и выглядывая в окно. Он увидел, как Аня и Эмиль спустились с лестницы и через двор направились к воротам.
– Так ты пришел поэтому или потому, что я послала тебе ее карточку?
Равель повернулся к ней.
– Ты действительно хочешь это знать?
– Нет, – хрипло ответила Симона, встретившись с ним взглядом. – Нет, не хочу. – Повернувшись, она подобрала тяжелые парчовые юбки и вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь в будуар.
Последние лучи заходящего солнца светились золотом в сине-лиловом зимнем небе. Золотистые отблески отражались на оштукатуренных стенах домов и в воде, заполнявшей сточную канаву посреди улицы. Последний дневной свет поблескивал на лакированных боках проезжавших экипажей и горел в стеклах витрин. Аня бросала гневные взгляды на окружавшее ее сияние.
Равель Дюральд мог быть или не быть убийцей, но он несомненно был негодяем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134