— Почему же? Я не знаю. Вероятно, это зависит от того, по какой причине вы избрали этот путь.
— А как вы посмотрите на такие причины, как нищета и ожидавшее меня рабство?
Неужели у него хватило наглости насмехаться над нелестной оценкой собственной персоны? Об этом трудно было судить со всей определенностью, так как они снова разошлись.
— Луизиана больше чем достаточно настрадалась от людей, приезжавших сюда, чтобы как следует нажиться и убраться восвояси, вместо того чтобы остаться здесь навсегда.
Серьезный тон партнерши заставил офицера удивленно приподнять бровь.
— Вы, конечно, имеете в виду французов благородных кровей, искателей приключений?
— Они, несомненно, отличались более изысканными манерами. — Фелисити с едкой любезностью присела в реверансе, как только смолкли звуки паванны.
— Подождите, — сказал полковник Маккормак, увидев, что девушка собирается уйти, — сейчас начнется новый танец.
— Если я останусь с вами еще на один танец, полковник, вы можете оказаться прикованным ко мне навсегда. — Она ответила столь резко, потому что почувствовала в его голосе тон приказа, кроме того, ей совсем не хотелось подчиняться чужой воле. Однако, как бы то ни было, два танца подряд с одним кавалером обычно воспринимались окружающими как знак обручения.
— Это можно назвать обменом любезностями пополам с местью, не так ли? — Жесткие линии рта Маккормака скривились в усмешке. — Впрочем, О'Райли наверняка останется доволен, увидев, какие теплые отношения установились между нами.
— Не думаю, что я стала объектом его наблюдений, — колко заметила Фелисити.
— Смею вас уверить, это именно так и есть.
Слова потонули в мелодии очередного танца. Взглянув на музыкантов, Фелисити заявила твердым голосом:
— Если вы желаете, чтобы я с вами танцевала, полковник, скажите, пожалуйста, музыкантам, чтобы они сыграли какой-нибудь танец повеселей, например французский контрданс.
Ее слова прозвучали громче, чем ей хотелось, и их тут же подхватили другие пары:
— Да, да! Контрданс! Сыграйте французскую музыку! Французскую!
То ли из чувства патриотизма, то ли из-за упрямства, а может быть, просто потому, что офицеры не умели танцевать контрданс, люди в красных мундирах дружно закричали:
— Паванну! Паванну! Испанский танец! Испанский!
Гул голосов нарастал. Какой-то рассерженный француз толкнул испанца, а тот в ответ толкнул его. В толпе вскрикнула женщина. Отовсюду послышались вопли и звуки ударов, им вторил стук жезлов, призывавший к порядку. Охваченная паникой толпа хлынула сначала в одну сторону, затем в другую. Фелисити толкнул какой-то полный мужчина в атласном камзоле цвета красного вина. Из-под его парика градом катился пот. В ту же секунду она оказалась под защитой полукружья железной руки полковника Маккормака, с упреком смотревшего на нее сверху вниз изумрудными глазами.
Внезапно раздался оглушительный залп мушкетов, гулким эхом отразившийся от стен зала. С потолка посыпались щепки, люстры со свечами закачались из стороны в сторону. В разом воцарившейся тишине раздавался лишь звон их хрустальных подвесок.
Все повернули головы в сторону кресла под балдахином, на котором восседал О'Райли. Окутанный клубами голубоватого дыма, он поднялся навстречу толпе, по обеим сторонам от него выстроились солдаты с дымящимися мушкетами.
— Вечер окончен, — твердым голосом объявил новый генерал-губернатор Луизианы, — я желаю всем спокойной ночи.
3
Рынок напоминал пчелиный рой.
Все пространство перед земляной дамбой, насколько мог видеть глаз, заполняли толпы людей. Мужчины и женщины разговаривали, жестикулировали, кричали и нараспев расхваливали свой товар, выставленный на тележках, тачках, в плетеных корзинах, клетках, бочках или развешанный на шестах. Немцы, живущие выше по побережью, торговали свежим молоком, маслом, сыром, живой птицей, корнеплодами и соленой капустой. Индианки в расшитых бисером кожаных одеждах предлагали свежую оленину, шкуры белок и кроликов, а также корзины, сплетенные из тростника или расщепленных ясеневых ветвей, и толченые корни сассафраса, используемые для загустения рагу и рыбного заливного. Недавно появившиеся здесь выходцы из бывших французских владений в Канаде, изгнанные англичанами из Новой Шотландии, торговали красивыми вышитыми вещами, резной деревянной домашней утварью — от простых ложек до тщательно отделанных колыбелей, а также свежими лягушачьими лапками, птенцами голубей, мясистыми хвостами аллигаторов, свежей зеленью, чесноком и грибами, собранными в сырых низинах, — словом, всем, что можно сделать и найти, не обладая другими средствами труда, кроме собственных рук. На рынке изобиловали инжир, груши, гранаты, которые росли в городе и его окрестностях, а также бананы и ананасы, недавно доставленные на судах из Гаваны. Раньше базар бывал завален апельсинами и лимонами, однако в позапрошлую зиму сильные заморозки уничтожили плодовые деревья, а новые еще не успели подрасти.
Фелисити равнодушно проходила мимо этого изобилия, мимо больших бочек с патокой, кувшинов с оливковым маслом в форме улитки и довольно соблазнительных на вид сладостей, которые свободные цветные женщины делали из лесных орехов пекан. Отправившись на базар за свежими дарами моря, она вместе с Ашанти с большой корзиной в руках протискивалась сквозь плотную толпу покупателей к тому месту, где рыбаки всегда раскладывали свой улов.
В одном месте Фелисити остановилась, чтобы посмотреть кружева, ленты и целые рулоны материи, которыми в открытую торговал британский моряк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129